На излёте, или В брызгах космической струи
Шрифт:
– Что происходит, Владимир Александрович?
– Перерыв на чай. А ты кружку принес? Сейчас я тебе стакан найду. У меня где-то завалялся. Помой его только. Хотя можешь не мыть – он стерильный. Недавно из него водку пили.
Появились девушки с дымящимися чайниками. На одном из столов, куда они поставили свою ношу, тут же возникли сахар, печенье, мелкие баранки. Народ по очереди подходил к столу, заправлял свои емкости, брал что-нибудь к чаю и отправлялся к шахматистам, которые заранее подготовили шахматные часы и доски с расставленными фигурами.
Пятнадцатиминутный перерыв растянулся вдвое и был прекращен лишь возникшим с обеда
– Владимир Александрович, и такая дребедень целый день?
– Не всегда. А начнется работа, и в выходные придется выходить. Так что не горюй, Толя, все утрясется. И не такое видали.
– Владимир Александрович, а Н1 давно начали проектировать?
– Дату не помню, но варианты компоновки видел еще до полета Гагарина. Мы тогда все в одном зале сидели. Я тебе утром рассказывал. Правда, тогда говорили, что это марсианский вариант. Лунным он стал позже. Королю Луну навязали. Он всегда Марсом бредил, а Луна у него получилась бы так, между прочим.
– А как случилось, что он упустил инициативу, и американцы нас обштопали с Луной?
– Знаешь, Толя, трудно сказать. Ему всегда несладко приходилось. Нарисовать ракету и мы с тобой сможем. А дальше что? Движков мощных не было. Надежной системы управления не было. Материалов нужных и тех не было. Подходящий движок мог бы сделать только Глушко, а он уперся. Компоненты его не устроили. Знаешь, Толя, по-моему, два гения в одном деле это перебор. У Глушко, как говорили его же люди, своя мечта – создать рекордный двигатель, и свое четкое мнение: «Прикрепи двигатель к забору, и забор полетит». Вот и не спелись два Главных. «СП» так и заявил Глушко: «Хочешь быть Главным? Будь им, но не здесь», – и пригласил Кузнецова. Кузнецов – авиатор, но в новом для него деле сделал все, что смог. Движок вышел, что надо. Глушко наверняка сто раз позавидовал. Но для такой ракеты движок явно слабоват. Вот и получилось, что на первой ступени понадобилось тридцать таких движков. А отсюда вся компоновка. Диаметр хвоста – восемнадцать метров! Хоть умри, меньше не выходило. Помню, проектанты долго рисовали каких-то уродцев, пока не дорисовались до сферических баков. А отсюда поползли веса. Не ракета, а типичный паровоз. Правда, этот паровоз мы могли бы тогда реально сделать. Причем, намного раньше американского «Сатурна». И на Луне были бы первыми. Но тут вылез еще один гений – Челомей со своим «Протоном». А у него замом – сын самого Никиты. И Глушко тут как тут, Челомея поддержал. Придумали программу Л1 – облета Луны одним космонавтом. Может, что слышал?
– Слышал, конечно. И не только слышал, но и видел спецфильм. Нам еще в училище на третьем курсе показывали.
– Ишь ты! Даже спецфильм выпустили. Ничего нет. Ракета не летает, а спецфильм есть. Чудеса. Толя, а ты тогда хоть что-то слышал об Н1?
– Слышал, конечно. После четвертого курса мы были в Куйбышеве на «Прогрессе». Там и увидели гигантские агрегаты. Нам тогда сказали, что это для новой ракеты. Но, впервые все увидел уже на полигоне. Ну, и что дальше, Владимир Александрович?
– А дальше Челомею дали добро. Разработку Н1 заморозили. О ней вспомнили, когда Челомей окончательно Л1 провалил. Но время было упущено. Тут уже и сам Король не успел бы. А уж Мишин и подавно. Э-э-х! Вот так нас и обштопали, Толя, – сердито погасил окурок Кузнецов, и мы завершили тот перекур на грустной ноте.
Вернулись вовремя. Отдел уже собрался вокруг стола Бродского на политинформацию. И мне вместе со всеми пришлось целый час слушать в плохом исполнении то, о чем уже полдня талдычило радио.
Политинформация окончилась длительным перекуром, во время которого новые коллеги, знавшие меня по Казахстану, допытывались, как это мне удалось сбежать из армии.
Позвонил жене, и мы договорились встретиться на площади у станции «Подлипки-дачные», где была конечная остановка нашего автобуса.
От проходной к площади довела живописная аллея старых раскидистых деревьев. Площадь у станции окаймляли солидные многоэтажные здания, в одном из которых разместился вполне приличный универмаг «Заря».
Вот тебе и «Подлипки-Дачные». Где они теперь те липки, под которыми когда-то были те чудесные дачки? Ни того, ни другого. Похоже, все, что от них осталось это название станции.
Глава 7. Подъем
И завертелась карусель скучных и однообразных «рабочих» дней. Два дня ушли на знакомство с коллегами, которых еще не знал по полигону, и на бесконечные перекуры с Кузнецовым. Эти перекуры и были самым интересным в те неприкаянные дни. А содержание наших разговоров с моим наставником надолго осталось в памяти. Многое – навсегда.
Прежде всего меня интересовало, что же произошло в последнем полете Н1? Что показал анализ обломков ракеты, в поиске которых едва не погибла наша группа? Какие были сделаны выводы, и действительно ли так безнадежна наша ракета, что новый Главный конструктор отверг ее с порога?
Понятно, что любому лидеру уровня Глушко намного комфортней тут же приступить к воплощению своих идей, чем продолжать чужую работу. Но есть еще государство, которое приняло предложенную Королевым программу. Сотни предприятий страны много лет работали на нее. И вот-вот на смену неудачам должны пойти успешные пуски, и страна, наконец, получит ракету, способную выводить на орбиту стотонную полезную нагрузку. Никакие «Протоны», а уж тем более «Союзы» на такое не способны. А летные испытания всех ракет того времени не проходили без аварийных пусков. О них не сообщали в средствах массовой информации, но они были всегда.
В тот раз Кузнецов не стал ничего рассказывать, а тут же завершил перекур, и мы отправились в старый корпус, в котором Королев вынашивал свои идеи, которые подарили миру первый спутник и первого космонавта, и где начинал свою трудовую деятельность сам Кузнецов. Сейчас здесь располагался архив. «Здание, как здание», – подумал, входя в своеобразное святилище, где, казалось, витал дух Сергея Павловича, не потревоженный его «другом и последователем», уже задушившим в своих объятиях все, что напоминало о нем в нашем корпусе. Кузнецов тут же узнал все стенды с фотографиями «героев дней минувших», которые теперь покоились здесь – подальше от глаз нового Главного и его высокопоставленных гостей.
Владимир Александрович взял несколько документов, и мы вернулись в наш зал. Именно с того дня началась моя настоящая работа в КБ. Я с головой погрузился в отчеты о последнем пуске Н1. Мне пришлось завести спецтетрадь с тем, чтобы выписывать заинтересовавшую информацию. А информация была занятной и во многом противоречивой.
Мою бурную деятельность неожиданно заметил Бродский.
– Чем это ты так занят? – спросил он, остановившись у моего стола и заглядывая в мои записи, – Можно посмотреть? – спросил он, едва прочел первые строчки.