На излёте, или В брызгах космической струи

В отрасли космического ракетостроения я оказался случайно. Впрочем, именно случай так или иначе определяет большинство событий нашей жизни, хотя зачастую нам кажется, что мы сами выбираем жизненный путь. Увы.

С детских лет я мечтал о небе. Трудно сказать, когда и откуда это пришло. Скорее всего – из раннего детства, когда наша семья долгое время жила в лагерях немецких военнопленных в Харькове. Там работали мои родители. Там же за полгода до окончания войны в одной из теплых землянок, в которых размещалась

В лагере я долго был единственным ребенком – любимцем пленных немцев. Уже лет с пяти мне позволяли самостоятельно перемещаться по всей территории лагеря, включая зону. В том ограниченном мирке, казавшимся таким огромным, я чувствовал себя комфортно в любом месте. Сторожевые вышки, ряды колючей проволоки, солдаты охраны и колонны пленных немцев, – все это навсегда врезалось в память.

Немцы всегда мне улыбались, весело шутили, но никогда не насмехались и не обманывали, даже в шутку, как наши солдаты. Многих пленных я знал не только в лицо, но и по фамилии, а то и по имени. Было у меня и свое немецкое имя – Пуппи (Куколка). Оно мне не нравилось, но моего настоящего имени немцы, похоже, не знали, или так им было привычней.

– Пуппи! Ком цу мир, – приглашал подойти кто-нибудь из солдат, едва входил в любое из помещений, где находились пленные, – Битэ, – подавал он кусочек сахара или самодельную игрушку.

– Филен данк, – благодарил за подарок.

А из другого конца помещения уже неслось очередное призывное: “Пуппи!” Кто-нибудь сажал к себе на колени, и мы слушали импровизированный музыкальный номер, исполняемый на одной, а то и сразу на нескольких губных гармошках. А иногда солдаты, надев вместо пилоток смешные шляпки с перышками, пели необычные песни. Слушая удивительные переливы голосов, смеялся от восторга. Лишь через несколько лет, уже вне лагеря, узнал, что слушал тирольские песни.

Мне нравились мои немецкие друзья, а особенно переводчик – гер Бехтлов. Он единственный понимал меня, когда в разговоре, не задумываясь, смешивал русские и немецкие слова. Он тут же все повторял, но по-немецки, без русских слов, или наоборот.

– Варум? – часто спрашивал его, и он терпеливо отвечал на многочисленные вопросы маленького “почемучки”. Именно гер Бехтлов несколько лет нашей дружбы открывал мне окружающий мир, заодно прививая азы немецкой культуры.

– Ауф штейн! Штильге штанген! – командовал унтер-офицер и все, включая меня, вскакивали и вытягивались в струнку, держа руки на бедрах. Входил немецкий офицер. Офицеры – такие же пленные, как и рядовые, но немецкий армейский порядок есть порядок. И я это понимал и принимал, как должное.

Мне нравился немецкий порядок. Мне нравились немецкие офицеры – строгие и недоступные. С ними нельзя заговорить первым, можно лишь отвечать на вопросы. Они не говорили со мной, как рядовые солдаты, зато часто одобрительно похлопывали по плечу. В моей памяти они остались строгими людьми в красивой форме.

Но, больше всех нравились летчики Люфтваффе. Их форменная одежда была самой красивой. К тому же только они угощали необычным лакомством – шоколадом. Иногда предлагали сначала полетать, и когда соглашался, высоко подбрасывали и ловили почти у самого пола. Захватывало дух, было страшно, но я не плакал, а наоборот – громко смеялся от необычных ощущений. Летчики тоже смеялись и говорили, что буду русским летчиком. Что такое быть летчиком, я не знал и, как всегда, засыпал вопросами гера Бехтлова.

– Если станешь летчиком, будешь, как они – сильным, ловким, в красивой форме, – отвечал он, – А главное – будешь летать в небе, как Ангел.

Мы покинули лагерь, когда мне исполнилось шесть лет, то есть, когда как личность вполне сформировался. И теперь не только внешностью и знанием языка, но и характером походил на немецкого ребенка. Все последующие годы я сам и окружающие с большим трудом ломали этот характер.

В лагере мы жили в каком-то искусственном мире, созданном за рядами колючей проволоки. Совсем не так было вне лагеря. Я повсюду видел следы страшной войны. Город все еще лежал в руинах. А надписи на домах “Мин нет” сохранились даже, когда пошел в первый класс.

Но я никогда не видел ничего иного. Вид разрушенного города казался привычным – нормальным. Он не удивлял и не поражал. Но, только вне лагеря впервые увидел людей, обездоленных войной. По улицам катались на тележках инвалиды без ног. Часто встречались люди на костылях, или без рук. Это было непривычным и страшным. Я боялся этих людей.

Признаком времени были громадные очереди, и в первую очередь – за продовольствием. Повсюду множество нищих, просящих подаяние. Иногда их нестройные колонны куда-то вели милиционеры с револьверами наизготовку. Ничего подобного никогда не видел в лагерях военнопленных.

Вне лагеря у меня, наконец, появились друзья и подруги. И самые первые – это Людочка Кучеренко и Вовка Бегун. Людочке едва исполнилось пять лет, а Вовка – мой ровесник. Примерно через год мы с ним пошли в первый класс, где, растолкав всех, сели за первую парту.

Во втором классе всех моих школьных друзей перевели в бывшую женскую школу. А наш “мужской” коллектив разбавили группой девочек. Начиналась эпоха смешанного обучения. В результате вместо Вовки Бегуна на освободившееся место за парту сел Женька Иоффе. Не сразу, но мы все же подружились.

Однажды Женя пригласил в гости. Он жил в военном городке ХВАИВУ (так тогда сокращенно называлось авиационное училище, где работал его отец). Оказалось, Владимир Владимирович, отец Жени – генерал-лейтенант авиации и второй человек в этом учебном заведении. Несмотря на солидное положение главы, семья вела скромный образ жизни, обусловленный частыми переездами из гарнизона в гарнизон. Вскоре в этой семье я стал своим человеком. С Женей мы дружили почти три года, пока его отца ни перевели в Москву. В военном городке ХВАИВУ я впервые увидел курсантов в летной форме и воочию представил свое будущее.

Семья Жени жила в обычном многоквартирном доме, но в особом, так называемом “генеральском подъезде”. Вскоре я уже знал в лицо всех жильцов подъезда, да и они меня тоже. “Сближению” способствовали периодические коллективные вылазки “на подхоз” – в подсобное хозяйство училища. В выходные дни вереница генеральских “Побед” и полковничьих “газиков” доставляла высокие семейства за город, где были лес, пруд и большая поляна, на которой тут же разбивали палаточный лагерь. Мы с Женей и другими детьми, среди которых были и наши одноклассники, играли в детские игры, купались в пруду, загорали. А взрослые устраивали импровизированное коллективное застолье, расстелив скатерти прямо на траве. Там впервые узнал вкус сыра, колбасы и даже красной и черной икры.