На излёте, или В брызгах космической струи
Шрифт:
Отлегло. Нет, это не следы работы воров, а просто в очередной раз в квартиру вселился наш беспокойный родственничек. Похоже, время вселения он, как всегда, выбрал удачно – ребята, очевидно, уже собирались в дорогу, и им было не до него. Только, где сам Шурик? Поразмыслив, пришли к выводу, что, скорее всего, уехал с ребятами в Кораблино. Снова встал вопрос, что делать, когда вся команда вернется после праздников. Ведь выселить его тем же способом, что и в прошлый раз, вряд ли удастся. А оставлять здесь просто опасно. Он наверняка снова начнет спаивать брата.
Мы не стали убирать следы «погрома». Я аккуратно закрыл дверь на замок, и мы вышли во двор.
– Толик!
И вот через несколько лет перед взором любопытной тети Липы возник мой ребенок, а вместо моей жены – ее подруга! Сколько же домыслов тут же возникло в пустой головенке этой старой девы – недалекой и чрезвычайно несдержанной на язык особы. Хорошо еще, Таня плохо понимает украинскую речь, чем и воспользовался:
– Вид цих жинок можно з глузду зъйихаты. Спытайтэ в моейи мамы. Он вона сюды йдэ, – показал в сторону приближающейся матери, подхватил на руки Светланку, и мы быстренько двинулись к лавочке у асфальта.
– Что это за тетка и о чем вы говорили? – спросила Таня, едва присели, – Я ничего не поняла. А почему ты от нее сбежал?
– Это тетя Липа, наша генеральная сплетница. С ней лучше не общаться. Она, правда, и без того нафантазирует немало, но лучше держаться подальше. Сказал ей, что от таких женщин можно с ума сойти и направил ее к матери, – удовлетворил любопытство жены.
Я всегда недолюбливал тетю Липу, хотя она относилась ко мне, в общем, неплохо. Стойкая неприязнь возникла еще в детстве. Однажды пытался срезать кусок коры с толстенного ствола дерева, что росло в нашем дворе. Хотелось вырезать маленькую лодочку. Ее можно было бы пускать в плавание по бурным потокам, которые обычно текли вдоль дороги во время снеготаяния или после сильного дождя. Во дворе ребята играли в футбол. Неожиданно прямо над собой услышал глухой удар и звон разбитого стекла. Мимо меня пролетел отскочивший от ветки мяч, а землю у дерева присыпала куча стеклянных осколков. Подбежавший брат подхватил орудие преступления, и вся ватага футболистов опрометью бросилась со двора. А вдогонку из разбитого окна уже неслись громкие проклятия пострадавшей от их шалости тети Липы.
Я же, увлеченный своим занятием, очнулся лишь от боли. За ухо меня крепко держала свирепая тетя Липа:
– А ну кажи, хто цэ зробыв?! Ты всэ бачив! Кажи! Кажи! – кричала она дурным голосом на весь двор и крутила мое ухо так, что у меня что-то затрещало в голове, а из глаз сами собой полились слезы.
Не соображая ничего от боли, взмахнул рукой с ножом, пытаясь освободиться от ее клешни, зажавшей мое несчастное ухо.
– Ах ты, скаженный! Вбыты мэнэ хочешь! – заорала она и еще крепче сжала ухо и мою руку с ножом, но на помощь уже бежала мама.
Меня спасли, вырвав из рук озверевшей соседки. Когда страсти остыли, с тетей Липой договорились, что стекло ей вставят. Впрочем, это было справедливо, потому что, как оказалось, окно разбил мой брат. Вот только этого я не видел. Хотя, если бы видел, все равно ничего не сказал. Ябедничать
После экзекуции долго болело ухо, и раскалывалась голова. Тетя Липа, похоже, осознала, что понапрасну так обошлась со мной, и всячески пыталась загладить вину. Но я не простил ей той дикой выходки, и она надолго перестала для меня существовать. Я игнорировал все ее ласковые обращения ко мне, упорно делая вид, что рядом со мной никого нет.
Со временем эта старая одинокая женщина стала для меня, впрочем, как и для всех, чем-то вроде неотъемлемой принадлежности двора. Казалось, она находилась там постоянно. Ее зычный голос раздавался то в одном, то в другом уголке, а то и прямо из раскрытого окна ее квартиры на втором этаже. Иногда он доносился с прилегающих улиц, но так, что весь двор все слышал. Этот голос стал звуковым оформлением двора, его своеобразным фоном, без которого он стал бы чем-то другим.
Тетя Липа видела и замечала все, что происходило во дворе, была в курсе всех событий. Казалось, от ее бдительного ока не скрыться никому и нигде. А вся ее бурная деятельность сводилась к тому, что она пыталась установить свой порядок и образ жизни для всех без исключения обитателей. И она вмешивалась во все, даже в то, что не касалось ее никоим образом. С ней спорили, скандалили, но убедить ее в чем-то было невозможно. Мне кажется, в каждом дворе непременно найдется подобная особа. Во всяком случае, мне они всегда попадались.
В тот памятный день мы с братьями вернулись из деревни, где обычно проводили летние каникулы. Мы всегда возвращались изменившимися настолько, что нас с трудом узнавали соседи, или в шутку делали вид, что не узнавали. В деревне всё лето ходили босиком, целыми днями купались в наших небольших речушках, а в промежутках между купанием играли в песчаных дюнах, подступавших прямо к воде. Мы загорали до черноты, а наши густые, нестриженные все три месяца каникул волосы выгорали до цвета спелой соломы. К тому же за лето вырастали из одежды, в которой нас отправляли в деревню. А потому поводов к реакции соседей, типа «О-о-о! Братья Зарецкие. Вас не узнать», – было предостаточно.
То лето оказалось для нас непростым. Тогда бабушка основательно загрузила нас работой по двору, на огороде и в саду. Обычно ее выполнял дедушка, но он скоропостижно умер еще зимой. Мы с братом все понимали и не роптали, получив очередное задание на день. С непривычки было тяжело что-то копать, полоть и окучивать. И еще раз в неделю ездили в лес на заготовку дров, а потом часами их распиливали, кололи и складывали в сарайчик. После дождей, как правило, приходилось ремонтировать оба дома и все хозяйственные постройки. В большом доме мы разобрали старую русскую печь, очистили от глины и рассортировали все кирпичи, а потом помогли печнику соорудить взамен новую. Ремонт домашней утвари в основном делал я, имевший навыки работы с металлом и деревом.
Нам не терпелось поскорее выполнить бабушкины поручения и отправиться, наконец, на речку. Но вышло так, что целых два месяца из трех попадали туда лишь вечером, чтобы отмыться от степной пыли, рабочей грязи и, наконец, остыть от невыносимой дневной жары. Потому что днем работали в колхозе прицепщиками на тракторе дяди Васи, заработав тогда для бабушки положенный минимум трудодней. Словом, в то лето я изменился настолько, что выглядел старше своих пятнадцати лет.
Целый день приводил себя в порядок, а ближе к вечеру вышел во двор к лавочке, на которой, как обычно, сидели ребята нашего двора.