На изломе алого
Шрифт:
Шум моря способен дополнить только крик чаек, и он раздается, кажется, отовсюду - высокий и гортанный: кра-а, кра-а… Гордые головы поднимаются, расправляются бело-черные крылья, и сотня сильных и свободных птиц срываются со скалистых утесов, чтобы ринуться в морскую пучину, а после взмыть вверх. Кра-а, кра-а…
Как же хочется вскрикнуть и взлететь вместе с ними. Почувствовать на себе облако соленых брызг и пропасть в этом необъятном море черной точкой, навсегда слившись с небом. Как же хочется…
Когда через час Сашка засыпала в своей комнате, умиротворенная
Ночью дверь отворилась, и Сашка вскинулась. Отец редко заходил к ней в комнату, и неясный шорох и легкий скрип вырвали девочку из сна.
– Папа?
Нет, не отец. Но Шевцов отреагировал быстро. Заткнул гостю ладонью рот и ударил под ребра. Когда мужик осел на пол, вытащил в коридор, склонился над ним и впечатал кулак в лицо – быстро и жестко, Сашка даже понять ничего не успела. Только услышала хриплое:
– Дима, твою мать… Ты что подумал?
И грубое отцовское:
– Вставай, Володька. Провожу. По дороге объясню «что».
– Папа?
– Спи, Санька! Спи! Мы уже уходим.
Она соскучилась по мальчишке, очень, но старалась не оглядываться, хотя всю дорогу к школе чувствовала за спиной его присутствие. И все же не утерпела, когда Савин прошел мимо Маршавиной и сел за последнюю парту на соседний ряд – обернулась, нашла взглядом синие глаза. Внимательно и долго всматривалась в них, в его лицо, убеждаясь, что он остался прежним, только похудел, но таким же симпатичным и милым.
– Привет, - Игнат ей улыбнулся, а Сашка заставила себя отвернуться, но сердце еще долго стучало, повторяя звук его голоса. Одно простое и короткое слово: «Привет… Привет… Привет…»
«…Ты, Ириша, подумай на досуге. Побеспокойся за сыночка-то. Я же о хороших людях тревожусь!.. Ишь ты, волчонок с курчонком…»
Почему он все время смотрит на нее? Вон как девчонки сегодня принарядились, куда там Сашке. Кира Крапивина подстриглась, Света Авдюшко робко подкрасила белесые реснички, а Вероника косы наплела с лентами, фыркнула недовольно, задрав нос, когда на вопрос учителя: «Савин, ты почему от Маршавиной пересел?», он ответил:
– Извините, Тамара Михайловна, но мне здесь удобнее. Когда я сижу близко к доске, у меня болят глаза.
– Надо же. Впервые слышу о подобном.
– Да, у меня особый случай. Последствия детской гиперметропии.
– То есть, поясни?
– Иногда возвращается дальнозоркость. Но вы не волнуйтесь, врач посоветовал просто не напрягать зрение, так что мне отсюда все прекрасно видно.
Савин сказал и взглянул на Сашку упрямо – не пересядет, и смотреть не перестанет, а она удивилась: когда это он стал таким разговорчивым?
В коридоре, на пути в столовую, встретился Чвырев. Увидев Шевцову, парень отошел от друзей и заступил ей дорогу, привычно ухмыляясь. За лето он вырос на полголовы и теперь возвышался над девчонкой, важно кичась ростом.
– Привет, чайка! Давно не виделись.
В эти каникулы Артур стал настоящим красавчиков, во всяком случае, так говорили взрослые подруги его брата и ему это очень льстило.
Кто-то из девчонок постарше захихикал, заглядываясь на вдруг повзрослевшего одноклассника, и Сашка тоже посмотрела. Правда, равнодушно и холодно, с неохотой выныривая из своих мыслей. Нет, не думала. Даже не вспоминала. Ответила с ухмылкой, но честно:
– Размечтался, Чвырев. Ты для меня пустое место. Дай пройти!
Задира не обиделся. Такая перепалка с Шевцовой уже много лет была у них в порядке вещей. Ему это даже нравилось.
– У моего старшего брата есть свой гараж и мотоцикл, хочешь вечером покажу? – неожиданно предложил.
– Мы идем туда с друзьями.
– Не хочу.
– Постой, чайка! – Чвырев остановил ее, когда Сашка уже собралась его обойти, поймав за локоть. Спросил вдруг серьезно: - Куда ты уезжаешь каждое лето? Тебя никогда нет во дворе, я знаю.
– В деревню. Доить коз и полоть огород. Могу и за курами убрать, если нужно.
– Ну ты даешь! – парнишка громко рассмеялся, словно шутке, а Игнат прислушался, даже с шага сбился. Ему тоже было очень интересно узнать «куда»?
Это лето оказалось самым долгим летом в его жизни. Мучительно-долгим. Не проходило и дня, чтобы он не думал об Альке. Не вспоминал прохладные тонкие пальцы в своих ладонях и редкую счастливую улыбку, которую девчонка ему дарила. Потребность видеть ее сводила с ума, а соседка, однажды уехав, все не возвращалась. Мама четко дала понять сыну, что не рада этой дружбе, и Игнат закрылся в своих переживаниях от родителей. Но спасала музыка. Только наедине с ней можно было быть откровенным, мечтать и надеяться. И, конечно, он давно знал причину своей тоски.
Значит, летом Алька была в деревне. Почему-то Игнат совсем не удивился этой новости и сразу понял, что девчонка не солгала. Он бы и сам с удовольствием оказался с ней в деревне. Сходил бы за грибами и на речку, и за курами бы убрал, если нужно. Он бы научился, подумаешь! Зря этот дурак Чвырев смеется. Быть рядом с Алькой было бы куда веселее и интереснее, чем на скучном Кипре. Он только обгорел там и все время скучал.
– Чвырев, если ты не отпустишь мою руку, я сделаю тебе больно.
– Ты?
– слова худенькой Сашки прозвучали самонадеянно и высокий парнишка захохотал. – Попробуй, чайка! И я сломаю твои крылья! – пообещал, наступая на девчонку, но ему помешали.
Игнат и сам не понял, как оказался с обидчиком на полу. И когда тот ему разбил губу, тоже не заметил. Только почувствовал удар затылком об пол и услышал со стороны:
– Атас, географичка идет! Артур, бросай пухлого! – и руки Чвырева его отпустили. А может, отпустить его заставила Алька, когда вдавила колено в спину старшеклассника и впилась пальцами в темные волосы, сжав их так сильно, что тот скривился от боли и вскрикнул:
– Чайка, дура, больно же!
– Лучше отпусти его, Чвырев! А то хуже будет!