На колесах
Шрифт:
– Что вы за люди?
– завопил толстый мужчина.
– Вы не люди! Вы же глядите на людей, как на машины. А я с детьми еду! С двумя детьми. Эй, вы, жигулевский коновал, у меня маленькая девочка и мальчик! Номер 42-13, мы будем ночевать под вашими окнами.
"Почему они так смотрят?
– думал Никифоров.
– Неужели это никогда не кончится?" Он чувствовал, будто кто-то упорно подталкивает его к жесткому обращению с заказчиками, чтобы можно было сохранить свои нервы, сэкономить время и избавиться от ощущения вины перед каждым, кому он отказал. Отказывать могли бы другие, как это делалось во всех крупных автоцентрах. Но ведь так не получалось:
– Это отчаяние, а не хамство. И к тому же дети... При чем дети?" Он вернулся, холодно спросил:
– Вы едете транзитом?
– Нет, - растерянно ответил мужчина.
– То есть да. В отпуск!
– Он стал суетливо разворачивать книжечку техпаспорта.
– Город Кадников Вологодской области.
Никифоров сказал в окошко:
– Валя, он, оказывается, транзитный. Прими его на срочный.
– И спросил вологжанина: - Чего же раньше не сказали, что едете транзитом? Транзит вне очереди, ясно?
– Спасибо, я не знал. Спасибо, честное слово, не знал, - стыдливо произнес тот.
– Я и не хотел ехать на машине, но жена, знаете: в отпуск на машине... А я с ней не спорю, - мужчина улыбнулся, и его лицо немного скрасилось этой виноватой улыбкой.
Никифоров вышел на площадку перед центром, искал врачиху и думал, что слесари наверняка помытарят беднягу и что позднее надо будет зайти на срочный участок.
Цвета машин, стоявших в тени здания, напоминали июньский цветущий луг радуга синтетических эмалей "гранат", "коррида", "желто-песочная", "изумрудная", "ярко-синяя". На деревянной лавке, которую уже достало солнце, сидели заказчики, а рядом чернел обгорелый "жигуленок" с покосившимися передними стойками и глубоко продавленной крышей. Сколько уж перевидал Никифоров аварийных машин, как профессионал бестрепетно взирал на них, но внутри все-таки саднило, мерещилось, будто катастрофа была суждена ему, да на сей раз пронесло. И в самом деле, всякое с ним случалось на дороге, ведь дорога - это не просто асфальтовая полоса с откосами и кюветами по бокам, это всегда тайна.
Никифоров подошел к обгорелым "Жигулям". Среди стоявших перед машиной мужчин была молодая женщина в голубых джинсах, крепко стягивающих бедра, и в легкой трикотажной рубашке. Она была стандартно красива, как обыкновенная московская девушка-женщина из обеспеченной семьи, и не понравилась Никифорову. Наверное, она и была хозяйкой "Жигулей" (или наследницей?), во всяком случае, пригнала машину в автоцентр и теперь с улыбкой рассказывала любопытным мужчинам об аварии. Никифоров не стал слушать, с него хватало, что он понимал: там едва ли обошлось без жертв, а усмешечки рассказчицы были просто дешевкой, потому что она не испытывала и тени сострадания к тем, кто остался в горящей ловушке с заклиненными дверями.
Не найдя Полетаеву, Никифоров вернулся к открытым воротам и снова оглядел подъезд. Синий "фиат" с серыми от сухой грязи бортами резко подъехал к длинной очереди около мойки; на нем были краснодарские номера. Никифоров даже мысленно произносил слово "фиата на итальянский манер, с ударением на первом слоге. В Тольятти, где он начинал, так говорили все ветераны: "фиат". "Уехала, - подумал Никифоров.
– Попросила кого-нибудь подвезти и уехала".
Полетаеву он нашел неожиданно: она сидела в служебной, его собственной, машине, и не заметь он опущенного бокового стекла, ни за что бы не увидел ее. Он-то считал, что замки в дверях его вишневой "ноль третьей" закрыты, и, хотя видел внутри чей-то профиль, до него не доходило, что там кто-то сидит.
Он сел в машину, вставил ключ в замок зажигания и спросил:
– Хотели угнать?
– Тронул машину назад, развернулся на пятачке перед воротами.
– Недавно приезжал один летчик, у него "Волгу" на Кавказе угнали. Правда, заплатили пятнадцать тысяч.
– Угнали и заплатили?
– Зашел в ресторан, машина на улице. Вышел - машины нет, одни чемоданы стоят. Под чемоданами пятнадцать тысяч.
– Ну, у меня зарплата маленькая, могу только расписку оставить.
Никифоров засмеялся, повернулся к ней. Черная челка над серыми глазами, расстегнутый воротник, золотая цепочка на шее... Закрыла-таки столовую!.. Левая рука на спинке сиденья, ногти коротко острижены... Забралась в его "Жигули", наперед зная, что Никифоров ее повезет!
– Я в московскую дирекцию, - сказал он.
– В Москву-у?
– разочарованно протянула она. Ей-то было в другую сторону, и он сразу пожалел, что соврал.
– Да, вызывают.
– Он затормозил: возле мойки затевалось что-то странное.
– Подождите меня.
– И вышел, ничего не объяснив.
Никифоров чувствовал холод под ложечкой. Он всегда боялся, когда сталкивался с опасностью, потому что с детских лет был слабым, невысокого роста, многие хотели его подмять, и, сопротивляясь, Никифоров тратил больше сил, чем ему отвела природа на такое сопротивление. А сейчас на него глядела Полетаева, и он быстро шел к резвым парням-краснодарцам, затеявшим драку в очереди. Их машина косо стояла, подрезав путь оранжевой "Ладе" с московским номером. Коренастый кубанец, подняв большие кулаки, топтался перед рослым скуластым москвичом, который время от времени угрожающе замахивался. У обоих были разбиты губы. Трое других краснодарцев смотрели на них, не выходя из машины.
– Вы же нахал!
– крикнул Никифоров крепышу.
– Немедленно станьте в очередь.
Москвич двинулся в атаку, с глухим горловым хеканьем послал два прямых удара левой и правой. Кубанец отступил, но один из ударов достиг его носа, и нос мгновенно распух.
– Что вы делаете!
– повернулся Никифоров к москвичу.
Звонко захлопали дверцы. Москвич оглянулся, крепыш сразу ударил его. И заодно ткнул под глаз Никифорова. Директор отшатнулся, очумело глядел, как четверо теснят москвича к придорожному полю.
Подбежала мойщица Антонова в клеенчатом забрызганном переднике, с большим гаечным ключом.
– Сейчас мы их, Александр Константинович!
– Звони в милицию.
– Сейчас!
– Она быстро побежала назад, хлопая передником.
– Что у вас происходит?
– спросила Полетаева.
– Ничего! Зачем вы вышли из машины?
Она молча пошла обратно. Прямая спина, свободная походка. Он догнал ее, сели в машину, успевшую нагреться на солнце, резко пахнущую кожзаменителем. Никифоров погнал, не тормозя перед рытвиной, которая осталась после ремонта подземного электрокабеля.