На корабле утро
Шрифт:
– Товарищ командир… Там железо кипело… Палуба пузырями стала… Пройти невозможно.
– Дверь открыть можешь?
– Да какое там!
На интуицию Комлев никогда не жаловался. Так вот эта самая интуиция уже две минуты назад подсказала ему: ни Каракозова, ни Еланова, его старых, считай, знакомых, больше нет в живых. Часомерский еще только связывался с запасной пилотской кабиной, которая располагалась на три палубы выше ГКП, в верхней надстройке, а в душе у Комлева уже зрело решение.
– Запасная, слышите
– Да, – ответил Часомерскому молодой, запинающийся голос. – Пилот Одинцов… говорит.
– Тут, похоже, товарищ Еланов рулить больше не сможет некоторое время… Готовы принять управление?
– Я? Управление? Да, конечно, – даже по внутрикорабельной трансляции было слышно, как часто и испуганно дышит «запасной» пилот Одинцов.
Комлев высвободился из плотных объятий фиксаторов. И, выпрямляясь, благо это было почти не трудно при двух g (все это время тяга неумолимо падала – и вот результат!), обратился к Часомерскому:
– Товарищ командир, второй раз за три дня прошу у вас разрешения на пилотирование «Ретивого»…
– Вы не доверяете товарищу Одинцову, Владимир? – спросил тот.
– Сейчас не до вежливости… Не доверяю.
– Безосновательно?
– Считайте, безосновательно.
– Понял. Считайте, мое разрешение у вас есть. Одинцов будет помогать. Лифт, который доставит вас в запасную летную кабину, находится сбоку от туалета.
Заняв рабочее место пилота, Комлев первым делом попробовал поднять тягу маршевых.
Тщетно.
Тогда он вообще выключил их и стремительно развернул фрегат носом к противнику.
– Товарищ командир, – обратился он к Часомерскому, – перебрасывайте всю энергию на носовые щиты. Уйти уже не получится! Будем драться! Мое мнение – если не применить торпеды сейчас, вскоре их будет некому применять.
– С мнением согласен.
Единственное, что мог сделать Комлев для спасения корабля, – маневрировать как можно более дерзко. Корветы ягну прошивали пространство смертоносными рапирами позитронных лазеров хотя и достаточно интенсивно, но все же неприцельно, как бы врастопырку. Кроме того, у этих мощнейших орудий имелось известное время релаксации, вести непрерывный огонь корветы не могли.
Эти обстоятельства давали некоторые надежды на уклонение.
В тот день Комлев был в ударе.
«Ретивый», оправдывая свое название, резко бросался из стороны в сторону, шел юзом и крутил циклоиды с предобморочными перегрузками.
Опытные офицеры-помехопостановщики чутко реагировали на все эти кульбиты, подыгрывали Комлеву чем могли. В ход пошли один за другим три скоростных фантома, которые на время дезориентировали противника. Выпуск фантомов офицеры прикрывали пылевыми завесами типа «вуаль», чьи полотнища хотя и ненадолго, но все же застили ягну обзор. Даже примитивным трюкам с отстрелом ДФФ-волокон нашлось место в этом представлении…
Комлев бросил взгляд на часы – восемь минут… Они живут уже целых восемь минут!
– Этот подвиг я посвящаю Любаве Мушкетовой, – с грустной усмешкой сказал Комлев.
– Что вы сказали, извините? – переспросил пришибленный страхом Одинцов.
За эти минуты фрегат «Ретивый» успел отстрелять по корветам почти все содержимое своих ракетно-торпедных погребов. Это отвлекло корветы и заставило их, как сказали бы в Генштабе, пересмотреть концепцию боя. Они прекратили сближение и держались теперь на почтительном удалении. Но электронные мороки и оптические иллюзии инфоборьбы обещали вот-вот рассеяться и вновь открыть «Ретивый» противнику…
Что делать дальше, Комлев понятия не имел. И от этого ему стало весело.
А тут еще Одинцов, вероятно, решив позабавить его, сказал:
– Глядите, товарищ кавторанг, архонтесса задымила!
Комлев нервно рассмеялся.
– Трубочку раскурила, да?
– Да я серьезно, поглядите!
Комлев небрежно перевел взгляд на монитор, который приворожил его помощника.
– Черт возьми, – удивленно пробормотал Комлев. – Действительно дымится! Да еще и крутится… Ведь крутится, Одинцов?
– Крутится… – ошарашенно подтвердил тот.
Да, архонтесса теперь вращалась вокруг оси – как самая заурядная орбитальная станция. Из ее «утренней» грани, которая сейчас как раз подставляла себя свету Макранов, били три тугих струи желто-серого газа. Только на высоте километров в сто эти струи распадались на отдельные облака. Там они нехотя таяли и, повинуясь аномальному тяготению архонтессы, опадали вниз призрачными псевдокисейными занавесями.
– Этак у нее и атмосфера образуется… – раздумчиво заметил Одинцов.
И тут до Комлева наконец дошло.
– Да что атмосфера! При чем тут атмосфера?! Это же последствия взрыва! Наши все-таки сумели! Сделали! Засунули ей «Орех» в самое брюхо! Подавилась, тварь! Сейчас сдохнет, я тебе говорю! Сдо-о-охнет! – захлебываясь, кричал он.
Ликование Комлева было таким бурным, что даже Одинцов встревожился.
– С вами все в порядке, товарищ кавторанг?
Прорезался Часомерский:
– Владимир, как вы думаете, это оно?
– Думаю, да! Сейчас мы все увидим!
И они действительно увидели.
Но совсем не то, на что рассчитывал Комлев. Операторы радаров доложили, что впереди по курсу «Ретивого» обнаружены восемь новых целей.
Учитывая огромную скорость фрегата, он должен был пройти мимо этих объектов через считанные минуты.
Корветы, к слову, держались за «Ретивым» как приклеенные. Может, не видели, что творится с архонтессой. А может, не придавали этому значения.
Более того, количество преследователей на радарах «Ретивого» резко увеличилось.