На Красном дворе
Шрифт:
— Бедный мой, бедный отец!.. Чем же ты провинился, что они отняли у тебя жизнь?
Сцена эта произвела тяжелое впечатление на присутствующих, но все хранили молчание, не зная, что делать.
Один из всадников обратился к Болеху:
— Не плакать же ей здесь целый день!
— Надо бы отвезти ее домой! — заметил Болех и потом как бы про себя прибавил: — Дать бы знать на княжий двор… да похоронить старика… и других — тоже… Не ждать же, пока их растерзают дикие звери!
Кто-то из всадников громко заметил:
— Изяслав велел своему сыну повесить их, а теперь станет
Разговор прекратился, но вопрос, что делать с молодой девушкой и мертвым, не был решен.
— Ну-ну, довольно плакать, красавица! — произнес Болех. — Я прикажу отвезти тебя домой, при мертвых оставлю стражу, а потом пришлю людей, чтобы похоронить твоего отца.
Речь Болеха привела Люду в чувство.
— Не пойду, — отвечала она. — Не могу я оставить его здесь на поругание.
— Но и тебе здесь нельзя оставаться, — заметил Болех.
Люда как будто не слыхала его слов, но, когда Болех повторил, что он поставит стражу подле мертвых, перестала плакать и недоверчиво взглянула на него.
Он понял ее сомневающийся взгляд.
— Мечек! — крикнул он одному из всадников. — Возьми еще двоих и останься здесь, пока я не пришлю людей похоронить умерших.
От отряда отделилось несколько охотников. Болех посадил Люду к себе в седло. Она не сопротивлялась и не произнесла ни одного слова, точно онемела. Отряд в беспорядке выехал из чащи на тропинку, построился в ряды и медленно двинулся в направлении Крещатика, вступив на мостик, небрежно перекинутый через ручей, который стремил свое течение между вербами к Днепру.
За ручьем тропинка круто взяла в гору. Проехав порядочное расстояние, отряд спустился вниз, где лес уже редел. Направо тянулась дикая пуща, а налево, между разбросанными там и сям деревьями, отражался Днепр широкой длинной лентой. За ним зеленел Турханов остров и блестел на солнце крест монастыря Святого Николая.
Здесь дорога разветвлялась: одна развилка вела на Берестово, другая, налево, за Печерскую лавру, на Выдубичи, где стоял княжеский терем, называвшийся Красным двором. Расположен он был над Днепром, в очаровательной местности, всего за год до этого построенный и отведенный для короля Болеслава.
Людомира блуждающим взором скользила по окрестностям, не понимая и не чувствуя, что вокруг нее происходит.
По дороге отряд не встретил ни одной живой души; люди прятались в хаты и мазанки, а то уходили с женами, детьми и скотом в Дебри, так как вести о расправе Мстислава облетели все окрестности и нагнали страху.
Когда отряд выехал на поляну, Людомира спросила;
— Куда ты меня везешь?
— На Красный двор, — отвечал Болех.
В ту же минуту между деревьями замелькал частокол и показались постройки Красного двора.
Детинец был переполнен солдатами. Когда Болех въехал в него, дружинники, видя в седле женщину, по обыкновению стали шутить.
— Эге, брат! — говорили они развязно. — Ты, кажись, не зевал.
Болеху не понравилось шутливое замечание.
— Да, не зевал… — холодно отвечал он.
— Где же ты поймал эту лань?
— Это мое дело!
— Конечно, если поймал, так твое, и никто у тебя не отнимает…
Пока Болех огрызался, его спутники успели уже рассказать другим обо всем случившемся и вызвали своим рассказом сочувствие к девушке.
Молчаливая и задумчивая, Люда стояла неподвижно перед рундуком.
Дали знать королю, который находился в горнице. Спустя несколько минут он вышел в сени под рундуком и, удивленный, загляделся на красивую девушку.
Людомира, сложив опущенные руки, безучастно смотрела перед собой и ничего не видела.
Король обратился к кучке стоявших воинов:
— Откуда ты взял, Болех, эту пленницу?
— Это сирота, милостивый король, — отвечал тот, подходя, и принялся рассказывать ему о приключившемся.
Их беседа вывела Люду из оцепенения.
Она подняла на короля свои прекрасные голубые глаза и пристально взглянула на него, будто узнавая. Затем окинула взглядом весь двор, и ей показалось, что рыцари, кони и тот, кого называли королем, были знакомы ей, что она уже видела их где-то… Она силилась припомнить.
Вдруг девушка закрыла лицо обеими руками и вскрикнула:
— Боже, Боже!..
В ее воображении возник образ, который еще так недавно был вызван силою заклинаний… Она узнала воинов, коней и короля… Король — это тот самый человек, который представлялся ей ехавшим впереди отряда воинов, когда она в памятный ей вечер смотрела в оконце своей девичьей светелки, и которого она видела стоящим на верхушках деревьев в саду ее отца.
«Суженый» явился ей во второй раз.
Однако никто из окужающих не понял ее внезапного возгласа.
Болеслав подошел к Людомире.
— Успокойся, красавица! — заговорил он. — Мы не причиним тебе зла. Правда, может, ты опасаешься нас, но мы не так злы, как ты думаешь.
Девушка хранила молчание, она дрожала.
— Как же нам звать тебя, милая?
— Люда, — тихо ответила она.
— Ну, успокойся, моя днепровская русалка! — И король положил руку на ее плечо. — Я сейчас пошлю людей привезти твоего отца… Где ты желаешь его похоронить?
Людомира подняла на него голубые глаза.
— Не… знаю…
— Где хочешь, там и похороним.
— У могилы Аскольда… а то на Выдубичах, — отвечала она. — Там ему будет спокойнее.
Ободренная вежливостью и добротою Болеслава, Люда немного успокоилась.
Король велел ее поместить в верхних горницах терема, намереваясь отослать к родным, когда немного утихнет военный шум.
Как только прошел первый страх, вызванный ее присутствием среди незнакомых людей и она уже могла дать себе хоть какой-то отчет во всем происшедшем, у нее возникло чувство, повергшее ее в изумление. Она увидела вокруг богатство, роскошь, точно волшебная рука перенесла ее в заколдованное царство, чтобы она скорее позабыла только что пережитые ею страдания. Ее нарочно окружили всем этим таинственным блеском? А как же еще объяснить эту перемену? Горенка в тереме была украшена мрамором и позолотою, потолок и стены расписаны цветными узорами. Все было так царственно, великолепно, будто какая-то королевна жила в этом заколдованном тереме и лишь на время покинула его, чтобы поохотиться в ближайшем лесу.