На краю архипелага
Шрифт:
Кирпич с таинственным видом откинул массивную крышку, извлек внушительных размеров кувшин с узким горлом. Проворно вытащив деревянную пробку, он начал разливать содержимое в кружки, сделанные из консервных банок, – загодя их на пол поставил.
– Что это?
– А сам-то как думаешь?
– Какая-нибудь бражка?
– Обижаешь! Винцо.
– Я не пью.
– А зря. Мужик – не кактус, ему надо. Дерни маленько – после баньки самое то.
Поведение Кирпича подсказывало Максу, что он хочет что-то рассказать или выяснить, но не знает, с чего начать, или не
– Ну как?
– Да гадость какая-то.
– Это потому что молодое еще. Ему постоять надо с месяц, выдержаться.
Макс сильно сомневался, что через месяц вкусовые качества этой бурды радикально улучшатся, но спорить не хотелось. Кирпич между тем приступил к тому, ради чего его сюда и завлек:
– Как рыбалка?
– Какая рыбалка?
– Ну вы же не все время под водой пахали. Поговаривают, у Пикара постоянно свежая рыба есть.
– Это его команда верши забрасывает. У них по бортам их штук двадцать висит, а на глубине хоть что-нибудь всегда попадается. Мы поначалу одну акулу взяли – Гиря ее подколол отравленной острогой. А потом их не стало, когда Анфиса приплыла.
– Жуткая тварь.
– Ага. Там, где она крутится, акул не бывает.
– Я этих акул прекрасно понимаю. А у нас охота чуть ли не каждый день.
– Слышал. Куда столько мяса деваете?
– Коптильню соорудили, только копченое оно не очень на вкус получается – будто носки старые жуешь. Зато рыба высший класс. Холодильника очень не хватает. Но последние три дня мясо от пуза жрем – не даем испортиться. Вот только одного не пойму… Даже не знаю, как тебе сказать…
– Чего на меня уставился? Я-то откуда знаю, чего ты не понимаешь?
– Помнишь того ящера, что после диксов заявился?
– Конечно, помню.
– Помнишь, как он хвостом стегал по деревьям, не попадая по людям?
– Помню. Ему тогда, видимо, что-то повредили.
– Очень уж удачно повредили. У нас тут случай был, когда пришлось средненькому тритону в башку стрелять. Из дробовика, картечью, два раза. Ему оба глаза выстегало, но он все равно парой ударов свалил с ног всех, кто его копьем колоть пытался. И такое постоянно – не промахиваются они. Ног, правда, никому еще не переломали, но есть трещины в ребрах, синяков два мешка и шишек разных.
– Видимо, тому тритону повредили что-то важное.
– Я тоже так думал, но не сходится. Вялый он какой-то был. Ребята, что с тобой первый раз на остров ходили, еще при Бизоне, говорили, что на них тоже такой доходяга нападал, когда они с готами махач устроили.
– Но я бы не сказал, что тот был вялым. Очень даже резвым. И с ног сбивал, и утащил одного гота.
– Ну да. А перед этим зачем-то выбрался на поляну, стоял там, примеривался долго. Так было?
– Ну так…
– А обычно они бегом подлетают, хватают – и пулей назад. Или в засаде сидят до последнего, потом рывок – и ты в теплой хлеборезке.
Макс вспомнил первого увиденного ящера. Тот вел себя именно так.
– Может, они больные были?
– Больные дома сидят, а не за человечиной
– Бред. В первый раз у меня свистка не было. Я его у Люца взял.
– Слыхал… А может, у тебя два свистка? Один у Люца взял, другой еще где-нибудь. Человек ты, как погляжу, везучий до невозможности, так что всякое могло быть.
– Да нет у меня второго свистка! Вот заладил!
– Так трудно мне, братишка, приходится. Ты в море ушел, а на меня свалили охоту. Скажу тебе как на духу, что, не будь у нас Масы, до беды бы дошло. Тот одним ударом валит тритонов, как бы те ни вымахивали. Дикарь – вещь полезная, но мало ли – вдруг уйдет или еще что случится. Как охотиться будем? Патронов у нас не миллион, а те, если ума наберутся, перестанут в ловушки лезть.
– Ну что ты на меня так смотришь подозрительно? Честное слово, не знаю я, почему те два ящера так странно себя вели. Давай вместе сходим на охоту – и сам убедишься, что я ни при чем. Три раза такое совпадение вряд ли возможно.
– Да нет, верю я тебе. Но знаешь – человек я наблюдательный, и странное засекаю влет. И если не могу понять, в чем дело, напрягаюсь сильно. А напрягаться вредно, от этого геморрой на заду образуется. Понимаешь? А тут уже вторая странность – на целых два геморроя хватит.
– А какая первая?
– Да дети эти… короеды клятые. Помнишь тех двух, которые пропали, а потом нашлись?
– Ну?
– Так еще несколько раз ловили мелких, когда те пытались в храм пробраться. Лезут туда, будто загипнотизированные. Я раз стоял перед дверью, уставясь на нее, и думал, что же их туда тянуть может. Потом еще о чем-то думать стал, и вдруг бах! Ну будто по голове удар! Так ясно стало, легко. И тут понимаю, что дурак последний, потому как стою на улице, ветер ушами ловя, а в одном шаге от меня пивко на столике в бокале запотевшем и тарелка раков, с укропом сваренных. Сам не понял, как шагнул вперед и дверь на себя потянул. А она заложенная, и не поддалась. Вот тогда наваждение спало. Опять стою, но уже как полудурок. Какое на хрен пиво? Какие к бабушке раки?! В жизни ничего подобного со мной не бывало. Вот так вот…
– Да-а-а-а… Дела-а-а-а… Эну рассказывал?
– Не-а. Не хватало, чтобы Кирпича за психа приняли. Тебе вот… как корешу, решился… Ты вроде не сдашь.
– Расскажи. Эн смеяться не будет. Думаю, такое знать надо.
– Да тут и так все понятно. Хреновое место. И вообще здесь весь архипелаг хреновый. Тут где ни копни – металл выбирается. Оба холма здешних – пирамиды, чуток грунтом присыпанные. Та, на которой живем, пятигранная, у южной четыре грани. А перед самой болотиной много труб исковерканных выходит. Будто было там чего-то большое, вроде третей пирамиды, да вырвал ее кто-то с корнем и утащил куда-то. Это мне как раз Эн и рассказывал. Он любит что-нибудь заумное задвинуть на ночь.