На краю любви
Шрифт:
Разбогатеть-то удалось, но вернуться не получилось. Хворостинин был смертельно ранен в тайге и умер на руках Данилова. Выполняя последнюю волю друга, Федор написал Асе о смерти отца и о том, что тот назначил дочери опекуна в лице его, Федора Ивановича Данилова. И главное – рассказал о богатом наследстве, которое привезет ей!
Добравшись до Нижграда и встретившись с Асей, Федор Иванович узнал, что она уже сообщила Широкову эти вести и, сделавшись богатой наследницей, вновь была сочтена самой что ни на есть желанной невестой для Никиты и самой что ни на есть желанной снохой для его родителей. Ну а Лика Болотникова получила, так сказать, отставку…
Неудивительно, что она мечтала расстроить эту свадьбу! Данилов не сомневался, что именно Лика заплатила Брагиной за то, чтобы та уступила свое место Секлетее Фоминичне Разуваевой, более известной как мадам Сюзанна. А вот насчет мужчины, сообщника Лики, имелись сомнения…
Кто это был? Юрий Хохлов? Или Никита Широков, который не хотел жениться на богатой Асе Хворостининой, предпочитая ей Лику и желая во что бы то ни стало разделить с ней нищенскую долю?
Бессмыслица какая-то! Никита, примерный сын, ни за что не огорчил бы отца и больную мать таким пошлым расстройством выгодной свадьбы даже во имя великой любви к бесприданнице Лике.
Кто же мог ввязаться в аферу в компании с ней? Кому Лика настолько доверяла, что могла выбрать себе в соучастники?
Единственное имя, которое приходило на ум Данилову, было имя Юрия Хохлова.
Что же произошло на Рождественке? Федор Иванович допускал, что Юрий и Лика откуда-то наблюдали за тем, как мадам Сюзанна привезла Асю к своему блудному дому, и тут… тут что-то изменилось в их намерениях.
Что именно?
Они осознали нелепость своего замысла? Или мгновенно выстроили новую интригу, согласно которой Юрий ринулся выручать бедняжку, которую только что был готов предать в цепкие когти развратительницы Сюзанны?
Но зачем это ему?
А уж не затем ли, что племянник Гаврилы Широкова вознамерился совершить благородный поступок и так поразить этим Асю, что она отказалась бы от брака с Никитой и бросилась бы в объятия своего спасителя, заодно передав в его руки богатое приданое?
Данилов пожал плечами.
Сомнительно… весьма сомнительно! Путь в Широкополье для Аси в таком случае закрылся бы, ей пришлось бы жить с Юрием где угодно, только не там, куда она так стремилась.
И, кстати, что в таком случае выигрывала Лика?
Никиту и тот самый разоренный широкопольский шалаш, в котором с милым весьма сомнительный рай?
А что, если… а что, если интрига, скоропостижно измысленная этой парочкой, состояла в том, что Ася все-таки выходит за Никиту, он получает ее деньги, а потом внезапно погибает?
И тогда – что? К Асе после смерти мужа возвращается приданое (таковы были условия завещания Хворостинина) – и она выходит за Юрия, который ее недавно выручил и спас ее репутацию? А потом настает черед и ей умереть, после чего овдовевший Юрий и Лика идут к венцу и наслаждаются плодами своего безжалостного заговора?
Данилов задумчиво прищурился. Его размышления могли бы показаться слишком уж неправдоподобными; возможно, он наделял Лику и Юрия чрезмерно изощренной безжалостностью, однако…
В библиотеке его отчима имелось несколько книг Василия Лёвшина, Михаила Попова и Михаила Чулкова [31] , и это были любимые книги Федора Ивановича, потому что отличались авантюризмом сюжетов и персонажами, наделенными дерзким умом. В романе Чулкова «Пересмешник» был некий Аскалон, который мечтал завладеть троном своего отца и плел ради этого вовсе уж невероятные интриги. Вот уж кто ни перед чем не останавливался ради достижения цели, никакие жертвы не были для него слишком велики, жалости он не знал! Не зря сказано было в романе: «Сердца, наполненные злостью, никакой прекрасный предмет тронуть не может». День, проведенный без свершения свирепого, бесчеловечного поступка, приводил Аскалона в такое бешенство, что он грыз свою руку, причиняя боль хотя бы себе, если не мог причинить ее другому!..
31
В. А. Лёвшин, М. И. Попов, М. Д. Чулков – литераторы второй половины XVIII в., которых можно считать основоположниками русской литературной фантастики.
Нет слов, Данилов восхищался этими книгами, они развили его воображение, однако не только в них было дело! В те годы, когда он занимался старательством, пытаясь обрести свободу и разбогатеть, он навидался столько беспощадности человека к ближнему своему, видел такую готовность убивать ради малого кусочка золотой руды или горстки золотого песка, что, быть может, только присутствие в его жизни Хворостинина и Улгена помешало ему вовсе извериться и превратиться в некое подобие Аскалона!
Данилов нахмурился: следует ли предупредить Асю о том, что милая подружка Лика злоумышляет против нее? А вдруг он ошибается?..
– Федор, си дэ, би дэ [32] пришли, остановись, – услышал он вдруг голос Ульяна.
Вот те на, Данилов и не заметил дороги, так задумался. А вот надумал ли чего-нибудь толковое? Да вряд ли!
Ася неотрывно смотрела в окно, за которым разгорался день.
Выехать собирались чем свет. Вещи все были еще с вечера уложены на подводу: ночью их караулил Ульян, решивший спать под открытым небом, а не в душном нумере. Однако человек предполагает, а Господь располагает: задержались с отправлением на два часа из-за Марфы. Лика ворчала, что горничная всю ночь тихонько постанывала, мешая спать своей госпоже, а к утру вовсе расстоналась и раскричалась, жалуясь на боли в животе. Призвали к ней доктора; тот обнаружил несварение, а может статься, и заворот кишок. Велел непременно отлежаться и пить лекарство, которое брался собственноручно изготовить. Припугнул: иначе девушка вообще может умереть в дороге!
32
Си дэ, би дэ – и ты, и я (эвенк.). Иногда употребляется вместо местоимения «мы».
Марфа корчилась от боли, рыдала, но все же умоляла барышню Гликерию Ильиничну забрать ее с собой: лекари-де ее в трупарню свезут и живой в землю зароют. Однако девку скручивали такие судороги, что Лика угрюмо буркнула: мол, не хочет брать греха на душу! – и отправилась в путь без горничной, злющая, как змея. Всю дорогу дулась и ворчала, что останется не обихоженной умелыми Марфиными руками!
Ликины причитания Асю смешили. Она-то к чужим услугам не привыкла: последние годы, особенно после смерти матери, а потом и нянюшки Настасеи, сама себя обихаживала, оттого и шила свои платьица (нужда заставляет не только калачи печь, по пословице, но и сделала Асю замечательной рукодельницей!) так, чтобы самой, без посторонней помощи, можно было одеться и раздеться. Понятное дело, никакими особыми изысками эти платья не отличались, а вот заказанное Даниловым приданое заставляло Асю тревожиться.
Ну ладно, надеть она такие изощренные наряды как-нибудь наденет, но справится ли со всеми этими застежками и шнуровками, находившимися по большей части на спине? Как затянет корсет? Вообще-то в обиходе Ася вполне без корсета обходилась, потому что была стройной, даже худой, однако венчальное платье потеряет вид, если талия не сделается тонюсенькой, словно у осы, а грудь не начнет дерзко вздыматься над декольте. Новая мода диктовала именно эти условия! Ася не без вздоха вспоминала рассказы покойной матушки о том, какие дивные, легкие, свободные платья a la grec [33] носили в пору ее молодости. Эти-то платья никакого корсета не требовали. Ася робко предполагала, что выглядела бы в них прекрасно. А тут… нижние юбки, панталоны с кружевами, декольте, открывающие грудь и плечи, непременные шляпки и накидки… При взгляде на короба с нарядами, громоздившиеся на возу, у Аси начинала кружиться голова.
33
В греческом стиле (франц.).