На крючке
Шрифт:
— Скажи это еще раз, — говорю я ей в губы.
— Что сказать?
— Мое имя, — я вжимаюсь в нее, тепло распространяется по каждой клеточке.
Ее глаза закатываются, когда кончик моего члена прижимается к ее клитору.
— Джеймс, — дышит она.
Мой член входит в нее одним толчком, до упора.
Мы задыхаемся одновременно, ощущение того, что я окружен ею, переполняет все чувства. Я боюсь, что если пошевелюсь, то взорвусь, а я хочу, чтобы это длилось вечно.
Медленно я выхожу из нее, а затем снова вхожу, сила моих бедер соответствует всплеску
Я наклоняюсь, мой язык лижет раковину ее уха.
— Ты так совершенна. Мне так чертовски хорошо.
Она стонет, ее ногти впиваются в мое плечо, когда ее бедра поднимаются навстречу моим.
Здесь нет обмена властью, нет требования послушания или необходимости держать все под моим контролем.
Есть просто Венди.
Только Венди.
Делает то, что у нее получается лучше всего: поглощает каждую частичку меня.
Мое истерзанное сердце бьется о черную клетку, бьется только для нее, надеясь, что она научится любить его через грязь.
— Еще раз, — требую я.
Я прикусываю губу, мои внутренности бушуют от жара, когда мои бедра толкаются в нее, яйца шлепаются о ее задницу с каждым ударом внутрь.
— Я хочу, чтобы ты сказала мне, что ты моя.
Она вскрикивает, когда я меняю ритм, мой член полностью входит в нее, мои бедра бьются о ее клитор.
— Я…
Я прерываю ее поцелуем, мне нужно, чтобы она поняла, о чем я прошу.
— Я хочу, чтобы ты сказала мне, но не потому, что я говорю, не потому, что я прошу.
Я опускаю голову на ее шею, мое дыхание неглубокое и горячее, мой оргазм нарастает глубоко в моем животе, когда я выхожу из нее, а затем снова вхожу, вращая бедрами против нее.
— Я хочу, чтобы ты сказала это, потому что ты моя. Потому что ты останешься, хотя мы оба знаем, что ты должна уйти.
Ее дыхание сбивается, ее руки обхватывают мое лицо, когда она смотрит глубоко в мои глаза.
— Я твоя, Джеймс.
В моей груди вспыхивает тепло, и я ускоряю темп, ее слова проникают в мою душу и заполняют трещины в моем сердце.
Звук шлепков нашей кожи смешивается с ее стонами, пока она не напрягается, а затем взрывается. Стенки ее киски сжимаются вокруг меня, побуждая мои яйца напрячься, мои мышцы напрягаются до боли. Сперма пульсирует в моем члене, который дико дергается внутри нее, когда я покрываю ее влагалище своим семенем.
Я рушусь на нее сверху, тяжело дыша, мой разум наконец-то спокоен.
Именно в этот момент я понимаю, как бы безумно это ни казалось, что я люблю ее.
И это пугает меня больше, чем что-либо другое.
39. ВЕНДИ
Я
Он открывает ящик стола и достает пистолет, засовывает его за спину в пояс брюк, затем берет пиджак от костюма и натягивает его на руки, застегивая спереди.
Мой пресс напрягается при виде этого.
— Ты правда слишком привлекателен для своего собственного блага, — говорю я.
Он вскидывает голову, на его лице появляется ухмылка, и он подходит ко мне, становится позади меня и целует меня в шею.
— Джеймс? — моё сердце бьется в ушах.
Я не уверена, где мы находимся, часть меня чувствует себя так, как будто я балансирую на середине тележки, не зная, в какую сторону она сдвинется.
— Хм? — он прижимается ко мне.
— Могу я… — я поворачиваюсь к нему, мои руки ложатся на его грудь. — Я хочу увидеть своего брата.
Он кивает.
— Хорошо.
Облегчение проникает в меня.
— И… — я прикусываю губу. — Я бы хотела вернуть свой телефон.
— Договорились, — он поднимает бровь. — Что-нибудь еще?
— И я хочу, чтобы ты сказал мне, что не был с Мойрой, — поспешно говорю я, жар обжигает мои щеки.
Он делает паузу.
— Никогда?
Я морщусь.
— Ну, конечно, не сейчас. Я знаю, что ты бы солгал.
Его пальцы наклоняют мой подбородок вверх, пока я не смотрю ему в глаза.
— Я не был ни с Мойрой, ни с какой-либо другой женщиной с того момента, как прикоснулся к тебе.
Я делаю глубокий вдох, мой желудок медленно распутывается, завязываясь в узел.
— Хорошо.
Его губы подрагивают.
— Отлично.
— Хорошо, — говорю я снова.
— И просто для ясности, — он вдавливает большой палец в мой подбородок. — Если кто-то ещё прикоснется к тебе, я отрежу им руки, чтобы они больше никогда ни к чему не смогли прикоснуться.
Моя грудь спазмируется.
— Ты такой жестокий.
Он усмехается.
— Просто я такой, какой есть, дорогая.
— А я? Разве мы… Меня все еще не держат…
— Венди, ты вольна делать то, что хочешь. Твой отец, он…
— Нет, я знаю, — оборываю я его, не желая говорить о своем отце, раны еще слишком свежи.
— Ты не знаешь, — он трогает свой бок, где зазубренный шрам портит его кожу. — Эта авиакатастрофа? — его ноздри раздуваются. — Это было во время одного из рейсов твоего отца.