На крючке
Шрифт:
Мои брови хмурятся, грудь сжимается, когда я вижу, что он достает из кармана шприц. Мое тело переходит в режим борьбы или бегства, мое сердце бьется о грудину, когда мои руки тянутся вверх, чтобы схватить его за руки, а затем…
Ничего.
26.ВЕНДИ
Меня будят удары в голове. Мои ресницы трепещут, острая боль пронзает глаза. Я
Я снова тяну, и мое тело дергается вперед, а затем падает назад на что-то твердое. Мой мозг заторможен, как будто я выезжаю из бури и попадаю в густой туман, но когда я начинаю приходить в себя, я понимаю, что я точно не лежу. И мои руки затекли.
Мысль о том, чтобы открыть глаза полностью, заставляет мой желудок вздрогнуть, но все же я раздвигаю веки по очереди, мое лицо напрягается в ожидании света.
Когда мой взгляд фокусируется, я понимаю, что вокруг темно.
Очень темно.
Осознание возвращается, и мое сердце набирает скорость, ударяясь о ребра.
Я прищуриваю глаза, пытаясь сориентироваться, но мне трудно сосредоточиться. Трудно думать.
Глотая, я морщусь от царапанья в горле и отдираю сухой язык от неба. Я снова пытаюсь пошевелить руками, но они не продвигаются далеко, в моих ушах и от стен раздается тот же звон, что и раньше. Посмотрев вниз, я едва могу различить толстые металлические кандалы, зажатые на моих запястьях. Мой желудок скручивается, по венам разливается паника. Я раздвигаю пальцы, чувствуя под собой что-то холодное и твердое.
Хорошо, Венди. Все в порядке.
Мое сердце стучит в ритме стаккато, я быстро моргаю, пытаясь настроить зрение, чтобы увидеть в темноте. Но это бесполезно. Ледяные нити страха ползут по позвоночнику, обвиваясь вокруг моего тела, как лианы, и сжимаются все сильнее с каждым вдохом. Я снова дергаю руки к цепям, на этот раз сильнее, отчего резкая боль пронзает руку и жжение пронзает запястья. Закрыв глаза, я ударяюсь головой о холодную стену, пытаясь выровнять дыхание.
Паника не поможет.
Что случилось?
Мой день рождения.
Потом Джеймс.
Крюк.
Воспоминания нахлынули, как толпа, преодолевая ментальный барьер моей сонливости и раскалывая мою грудь на две части.
С противоположной стороны комнаты раздается щелчок, и я поворачиваю голову в сторону шума, мои глаза зажмуриваются, когда дверь открывается и из коридора льется свет.
— Хорошо. Ты проснулась.
Мое тело дрожит, когда я смотрю, как Кёрли заходит в комнату. Он закрывает дверь, оставляя ее приоткрытой, чтобы свет проникал внутрь.
— Чт... — я вздрагиваю, царапина в горле мешает говорить.
Его шаги слышны на полу, когда он приближается, и я пытаюсь свернуться калачиком, чтобы спрятаться от этого человека как можно дальше, хотя идти мне некуда.
Кёрли останавливается передо мной, правая сторона его губ вытягивается вверх.
— Приветик, солнышко.
Я смотрю на него долгие секунды, отвращение пробирается сквозь мои внутренности и перекатывается в моем нутре. Он всегда
— Пошёл, — мой голос срывается, но я сглатываю и продолжаю. — Нахуй.
Он приседает передо мной, в его руках пластиковая тарелка.
— Это не очень вежливо. Это же не я тебя сюда привел.
Гнев кипит глубоко в моем нутре.
— Я принес тебе поесть, — он протягивает руку и берет кусок чего-то похожего на хлеб. — Открой.
Я поджимаю губы и поворачиваю голову.
Он вздыхает.
— Не надо усложнять ситуацию.
Что-то внутри меня щелкает, и мои глаза сужаются, а лицо поворачивается к нему. Небольшое количество слюны скапливается у меня во рту, когда я вдыхаю запах хлеба, который держит передо мной. Я собираю ее на кончик языка и плюю ему в лицо.
Стук тарелки о пол — единственный звук в комнате, кроме ударов моего сердца и нашего дыхания.
Его ухмьшка падает, его теплые глаза леденеют, когда он вытирает влагу со своей щеки.
— Хорошо, — он наклоняется ко мне. — Ты можешь, блядь, голодать.
Он подхватывает тарелку с пола и уходит. Дверь с щелчком открывается и закрывается, и я снова остаюсь одна в темноте.
Мой желудок сводит судорогой, в середине расширяется шар чего-то тяжелого и острого, разрывая мое спокойствие, пока я не начинаю задыхаться, сердце бьется так быстро, что я думаю, у меня может быть сердечный приступ.
Время течёт по-другому, когда ты прикован в пустой комнате. Мой разум все еще в оцепенении, а тело дрожит такой глубокой дрожью, что я чувствую ее в своих костях. Я то погружаюсь в беспокойный сон, то выхожу из него, как бы я ни старалась бодрствовать, чтобы разработать какой-нибудь план.
Мои глаза открываются после очередного приступа потери сознания. Должно быть, меня накачали наркотиками.
Я не знаю точно, сколько прошло часов, а может, и дней, но мое зрение уже давно адаптировалось к темноте, и я отчетливо различаю длинный стол, придвинутый к дальнему краю комнаты, и небольшую кучку, похожую на пачку порошка, сложенную на одном конце.
Я прищуриваю глаза, пытаясь разглядеть все четче, чтобы понять, могу ли я как-то добраться до него и использовать в своих интересах.
Но я знаю, что это бесполезно. Я ничего не могу сделать. В моем распоряжении нет оружия, да я и не знаю, как им пользоваться, даже если бы оно было. Нет шансов использовать его, даже если бы я его достала, поскольку я прикована к стене.
Все, что у меня есть сейчас — это моя вера.
Доверие.
— Пикси-пыль
Мое сердце замирает от шелковистого акцента, мой желудок поднимается и опускается, как на американских горках. Я поворачиваю голову вправо, впервые с момента пробуждения замечая, что всего в нескольких метрах от меня стоит кресло. И Джеймс сидит в нем, широко расставив ноги, наблюдая за мной, его руки в перчатках удобно лежат на коленях с ножом.