На крючке
Шрифт:
Мои зубы скрежещут так сильно, что челюсть хрустит, зрение мутнеет, а в груди поселяется глубокая боль.
Я мог бы предотвратить это.
Но я был с...
Венди.
Моя голова смотрит в небо, мой разум разлетается на миллион осколков, когда я задаюсь вопросом, была ли она как-то замешана в этом плане. Если она знала, что, отвлекая меня, ее отец сможет пробраться внутрь и снова забрать единственное, что имеет значение.
Его маленькая тень.
Слова Джорджа-пекаря
«Это была женщина. Сказала, что в городе новый босс».
Шок проходит через меня, как электрический ток, сталкиваясь с кипением моей ярости, пока они не сгорают, превращаясь во взрыв жара, ярость полыхает в моих венах и вырывается из моих пор.
Кислота дразнит заднюю стенку моего горла.
Я решил, что это Тина, помощница Питера. Но в тот день там была Венди. Она была там. Я делаю глубокий вдох.
Рука в перчатке проводит по моему рту, кожа грубеет на пересохших губах.
— Им это не сойдет с рук, — мой голос срывается. — Я заставлю их страдать за каждую минуту боли, которую ты пережил.
Мой большой палец проводит по надписи на зажигалке, все еще крепко зажатой в моей ладони.
Прямо до утра.
Глубоко вздохнув, я открываю ее, щелчок крышки и искра пламени — единственный звук, не считая беззвучных криков, когтящих мою душу.
— Отдыхай спокойно, друг.
Боль пронзает мой желудок, когда я бросаю зажигалку на опавшие листья, наблюдая, как они загораются и разлетаются, а тело Ру медленно поглощается пламенем.
25.ВЕНДИ
В центре моего кухонного острова лежит одинокий, грустный кекс, с неаккуратной белой глазурью и посыпками, которые выглядят неуместно; такие красочные в этом сером и пустом доме. Прошло уже три дня с тех пор, как Джон уехал, оставив меня в полном одиночестве и, откровенно говоря, в депрессии.
Я всегда уделяла время семье, не желая позволять нашим хрупким корням сломаться после смерти матери.
Но теперь я не вижу в этом смысла.
— С днем рождения меня, — я вздыхаю, задувая пламя.
Взглянув на телефон, у меня сжимается грудь. Сейчас почти семь вечера, и, кроме быстрого сообщения от Энджи, за весь день никто не позвонил.
Ни мой отец.
Ни Джон.
Ни Джеймс.
Хотя, в защиту Джеймса скажу, что я никогда не говорила ему, когда у меня день рождения. Но он пропал с понедельника, когда помог мне отвезти Джона в Рокфордскую частную школу.
Я взяла выходной в «Ванильном
Вдруг у меня звонит телефон, и предвкушение озаряет мои внутренности. Но когда я смотрю на определитель номера и вижу, что это мой отец, разочарование бросает тень, как грозовая туча.
Я хотела, чтобы это был Джеймс.
И это откровение само по себе посылает через меня ударную волну, потому что где-то на этом пути, в последние несколько недель, мой отец соскользнул со своего пьедестала, и боль от тоски по нему приглушилась и затупилась.
— Привет, папа.
— Маленькая Тень, с днем рождения.
Мой желудок скручивает.
— Спасибо. Хотелось бы, чтобы ты был здесь, чтобы отпраздновать.
— Мне бы тоже.
Мой желудок опускается, и я снова чувствую себя глупо, надеясь, что он звонит, чтобы сказать, что уже едет.
— Слушай, — продолжает он. — Завтра я пришлю новую охрану для дома.
Я морщу нос.
— Что? Почему?
У моего отца всегда была охрана для себя, но мы всегда держали наш частный дом в тайне.
— Меня пытались шантажировать какие-то идиоты, и я должен быть уверен, что ты в безопасности. Что дом в безопасности.
Я жую губу. Шантаж?
— Что? Нет, папа... Я... мне не нужен чертов телохранитель. Это смешно, — смеюсь я. — Со мной все будет в порядке.
— Это не обсуждается, Венди.
Его голос суров, и он пронизывает меня насквозь, заставляя мои легкие сжиматься в груди. Он говорит так, будто я ребенок, не способный позаботиться о себе. Как будто я недостаточно умна, чтобы понять правду о том, что происходит.
Шантаж. Дайте мне передышку.
— Папа, я уже не ребенок, просто скажи мне, что происходит. Может быть, я смогу помочь.
Он усмехается.
— Венди, ты не можешь помочь. Ты просто должна слушать и делать то, что я говорю.
Злость бурлит в моих венах, а челюсть напрягается. Возможно, несколько недель назад я бы просто послушалась, но после общения с Джеймсом, после того, как ко мне стали относиться как к женщине, к голосу которой прислушиваются и чье мнение имеет силу, возвращение к той роли, которую от меня ожидает отец, ощущается как стальные прутья, зажимающие мою душу.
И я не хочу этого делать.
Но спорить с отцом — все равно что ходить по кругу, поэтому я молчу, думая о том, как я смогу справиться с ситуацией, когда положу трубку.
Может быть, Джеймс сможет помочь.
— Хорошо, папа. Я тебя поняла.
— Хорошо, — отвечает он. — Я буду дома в ближайшие несколько недель, и мы сможем поужинать. Вечер только для нас двоих, хорошо?
Мое горло горит.
— Ммхм, — выдавливаю я из себя.
Женский голос прорезает телефонную трубку.