На кумысе
Шрифт:
Кто в первый раз видит даже большие золотые промысла, тот неизбежно испытывает некоторое разочарование. Особенно это относится к нашим уральским приискам, разбросанным по логам и течению мелких горных речушек. С мыслью о золотопромышленности неразрывно соединяется представление чего-то грандиознаго, а на деле новичок видит грязныя канавки, ямы, кучи свежей земли и на живую руку кое-как сгороженныя приисковыя постройки. Вообще, все так мизерно и так первобытно, особенно где работают старатели, а старательских работ 99%. Промысла Кочкарской системы, наоборот, могут поразить: это целый город, который тянется на десятки верст. Горячая работа кипит на каждом клочке. Тут идет и добыча жильнаго золота, обставленная довольно сложною техникой, и разработка разсыпнаго с промывкой на старательских "машертах", и новыя разведки. Наши экипажи быстро катились мимо оставленных старых работ, где торчали одни пеньки и мутная вода стояла в ямах, да кое-где черным квадратом открывалась пасть брошенной шахты. Но тут же ставились и новыя работы, и выработанное место давало опять золото.
Мы остановились у деревяннаго сарая. Снаружи устроен был деревянный барабан с конным приводом; одна лошадь кружилась у этого ворота, наматывая длинную снасть на барабан, точно вытягивала жилы из деревяннаго корпуса, куда ползли два каната. Поднимавшаяся с крыши железная труба говорила о присутствии паровой машины.
– - А вон и Костя...-- крикнул Иван Васильевич, когда из толпы рабочих выделился молодой человек в охотничьих сапогах и шведской куртке,-- он был весь в яркожелтой приисковой глине.-- Из шахты сейчас, Костя?
– - Из шахты,-- весело отвечал Костя, блестя своими темными большими глазами.-- Хотите спуститься?
– - Спасибо... Мы лучше проедем к Гавриле Ермолаичу.
Костя, второй племянник Ивана Васильевича, студент Казанскаго университета, в качестве естественника довершал здесь свое образование практикантом. Он показал нам внутренность корпуса, где тяжело мололи золотоносный кварц чугунные бегуны.
– - А где шахта?-- спрашивал я, оглядываясь кругом.
– - Да вот...
Рабочий открыл маленькую западню, немного больше квадратнаго аршина, и посоветовал заглянуть. Разглядеть там что-нибудь после яркаго дневнаго света было решительно невозможно, кроме первых ступенек грязной лесенки-стремянки. Из шахты, как из погреба, пахнуло тяжелым, сырым, холодным воздухом, а там, в неведомой глубине земных недр, что-то такое громадное сосало и хрипело. Наружный вид шахты, во всяком случае, не имел ничего внушительнаго, как западня любаго подполья или погреба. Паровая машина откачивала из шахты воду, а при помощи деревяннаго барабана "выхаживали" на поверхность бадьи с пустою породой и жилой, т.-е. золотоносным кварцем. В особом отделении две бабы сортировали добытую породу. Золотоносный кварц, плотный или разрушистый, сильно окрашенный железными окисями или с примесями колчедана, тоже не имел в себе ничего внушительнаго: кварц как кварц, а золота совсем не видно. Кстати, рабочие на всех золотых промыслах говорят: "скворец" или "скварц", а вместо колчедан -- "колчеган". Признанный золотоносным, кварц поступает на бегуны. Представьте себе громадную чугунную сковороду сажен двух в диаметре. По ней грузно катятся два чугунных колеса и размалывают кварц в порошок. Вода сносить образующуюся муть на длинный шлюз, дно котораго покрыто амальгамированными медными листами. Невидимое золото, таким образом, улавливается ртутью, а потом ртуть выпаривается и "драгой бисер" получается в его настоящем виде -- яркий, блестящий, как желток пасхальнаго яйца. Работа с амальгамацией медных листов и очищение амальгамы с уловленным золотом крайне вредны для рабочих, но не легка работа и там, на глубине 20--40 сажен.
– - Так в шахту не хотите?-- еще раз осведомился наш путеводитель.-- Напрасно... Впрочем, впереди еще несколько шахт, выбирайте любую.
– - Я непременно буду спускаться в шахту, -- энергично заявляла М.-- Помилуйте, быть на промыслах и не спуститься в шахту.
– - Да, ведь, у вас одышка? Наконец, костюм...
– - Все-таки, спущусь, иначе не зачем было ехать.
По пути мы осмотрели еще землянки старателей, приткнувшияся к старому отвалу, как гнезда стрижей. Рабочих заставляет закапываться в землю недостаток леса, который здесь особенно чувствуется. Одна землянка, впрочем, имела вестибюль из обыкновенных квартирных дров, а другая была устроена уже совсем роскошно -- с русскою печью, настоящею дверью, крошечным оконцем и даже была раскрашена внутри. Ее строил какой-то фотограф, работавший теперь на промыслах простым старателем.
– - А что, несчастий у вас не бывает?-- спрашивал я штейгера, который показывал разное "жительство".
– - Как не бывает!-- бойко отвечал разбитной приисковый человек.-- Севодни утром лошадь свалилась в старую шахту. Едва вытащили, хвост оторвала, ногу переломила.
– - Для чего же тогда тащили?
– - А татарам продали на мясо. Потом, на той там неделе один рабочий тоже в шахту сверзился, с тридцатаго аршина сорвался. Счастье его, что вода внизу была... Ну, ничего, сам вылез. "Больно холодная, говорит, вода".
– - Значит, остался жив?
– - Ничего, слава Богу. Только на другой день жаловался што пятки болят. Тоже вот по весне один ребенок свалился в дудку {Так называют круглыя шахты, которыя делают иногда зимой.}, да нашли во-время -- живехонек.
В нескольких саженях от шахты стояла громадная казарма для рабочих "кондратных", "ходивших у машины" мелких служащих и разной другой приисковой челяди.
Мы двинулись дальше и по пути осмотрели еще одну шахту, только недавно заложенную, т.-е. осмотрели то, что быя наверху. По сторонам без конца тянулись давно брошенныя и новыя выработки, ворота над шахтами, старательския "натерты", канавы, прудки, кучки свежей земли и живописныя группы приисковых рабочих, пестривших картину. Много здесь околачивалось приисковаго люда, именно тех золоторотцев, которые по субботам в Кочкаре ставили ребром свои последние гроши. Золотые прииски создают подвижную рабочую массу, которая навсегда отрывается от своего дома и кочует по промыслам из года в год. Главный контингент промысловых рабочих дают уральские горные заводы, где население осталось без земельнаго надела, такое же безземельное городское мещанство, козаки, "господския" деревни и разная орда. Замечательно, что на промыслах Кочкарской системы лучшими рабочими считаются казанские татары, которые бредут в Оренбургскую губернию из Лаишевскаго уезда,-- прежде всего, это трезвый народ, а это одно уже выдвигает их из пьяной золотой роты.
Верстах в пяти от главнаго центра промыслов из-за мелкой березовой заросли выглянули шатровыя крыши какого-то строения. Ближе это оказалось сплошным рядом всевозможных построек, слившихся в одно; недоставало только общей крыши. Мы вехали сначала на какой-то задний двор, на котором, как где-нибудь на большой почтовой станции, рядами стояли дорожные экипажи, роспуски, телеги и просто приисковыя таратайки; громадная людская и целый ряд конюшен говорили о большом хозяйстве. За первым следовал второй двор, уже чистый, и наши экипажи остановились у подезда большаго дома, устроеннаго с довольством настоящаго барства.
– - Гаврило Ермолаич дома?
– - Дома-с.
Сам хозяин появился на крыльце и начал приглашать нас к себе. Это был средних лет красивый господин, плотный и свежий; умное типичное лицо, обрамленное темною окладистою бородой, поражало чистотой великорусскаго типа. Собственно нам нужно было только добыть позволение спуститься в шахту, но пришлось войти в дом, который я опишу подробнее, чтобы познакомить читателя с обстановкой больших золотопромышленников..Такие хорошие барские дома встречаются только в Москве, где-нибудь на Поварской,-- низкий, широкий, с антресолями и позднейшими пристройками. Я люблю старинные дома, которые удержались еще в раскольничьей старине,-- от них так и веет стародавним, вековым укладом и семейным довольством. Из передней мы прошли через столовую прямо на садовую террасу, защищенную маркизой. После дорожной пыли и летняго зноя отдохнуть здесь было совсем не дурно. М. и Иван Васильевич были старыми знакомыми хозяина, и между ними завязался оживленный разговор. Перед террасой сплошным цветником развертывался небольшой сад. На центральной куртине бил фонтан, приводимый в действие стоявшим недалеко, эклипсом. Направо оранжереи, в глубине неизбежная земляная горка. Мы осмотрели и сад, и оранжереи, где хозяин угощал нас вишнями прямо с дерева.
– - Я вас без завтрака не пущу,-- говорил он, когда мы опять возвращались на террасу.
Пришел приисковый доктор П--в, тоже оказавшийся общим знакомым. После завтрака Гаврила Ермолаич показал нам коллекцию золотых штуфов и несколько орудий каменнаго века, найденных г. Шешковским в Оренбургской губернии; в числе последних были прекрасные экземпляры каменных топоров и долот из зеленоватой яшмы. В столовой, между прочим, я обратил внимание на старую картину доморощеннаго художника.
– - Это что такое изображено, Гаврила Ермолаич?
– - Святая родина.
– - Невьянский завод?
– - Да.
В зале стоял прекрасный биллиард, на столиках лежали детские учебники и последний нумер Новостей. Вообще, все устроено было полною чашей, без ненужной роскоши, а по средствам хозяев даже очень скромно. Впечатление производило, главным образом, то, что мы были, все-таки, в степной глуши, далеко от настоящаго города, каким является на Урале один Екатеринбург.
До ближайшей шахты было версты две. Равнина, едва опушенная мелким березником, во многих местах-была изрезана глубокими рвами: это так называемые "разрезы". В одном месте работала небольшая механическая мастерская. Из трех шахт мы выбрали самую последнюю, стоявшую на обрыве заброшеннаго глубокаго разреза. Надземная часть ничего особеннаго не представляла, за исключением разве того, что не были еще поставлены бегуны, потому что нечего еще было молоть,-- шла разведка. В небольшом деревянном корпусе работала паровая машина, откачивавшая воду и поднимавшая из шахты землю.