На линии огня: Фронтовых дорог не выбирают. Воздушные разведчики. «Это было недавно, это было давно». Годы войны

Чернов Пётр Игнатьевич

— Нет, чепуха. Так… ранение дает о себе знать.

Новиков говорил неохотно, сквозь зубы.

— Душно как у тебя. Может, открыть окно?

— Открывай, — безразлично ответил он.

В комнату ворвался свежий воздух, вытесняя, дым и смрад.

— Хороший вид отсюда… самый центр города! И зелени много, — заметил Ваня, высунувшись по плечи наружу.

Никто ему не ответил.

— Петя, а ведь я ждал тебя…

— Да?.. — Он поднял глаза, мне показалось, что на миг они вспыхнули, как тогда, в парке. И сразу

потухли. Новиков опустил голову и прежним безразличным топом добавил: — Извини, не мог я прийти.

— Может, пойдем сейчас? Погода хорошая, кстати и прогуляемся…

— Нет, что ты! — поспешно возразил он, словно боясь, что его поведут насильно. — Сейчас тоже нельзя…

— Почему же? — поддержал меня Ваня.

Но не успел он закончить, как дверь распахнулась, и в комнату влетел молодой человек в светлом костюме. Его гладко зализанные назад волосы блестели, галстук — бабочкой.

— А…, — немного смешался он, — у тебя, оказывается, гости. Не помешал? Впрочем, я на минутку. Вот какое дело…

— Познакомься с людьми! — бесцеремонно прервал его Новиков. — Это вот мой товарищ по госпиталю, а рядом его друг, Нагорнов.

— Очень рад, Щеглов, — прищелкнув каблуками лаковых туфель, отрекомендовался он. — От роду двадцать лет. Сын собственных родителей, которые в моей помощи не нуждаются. Да, Петя?

Он захохотал, но никто это веселье не поддержал. Тогда бойкий молодой человек оборвал смех и подскочил к Новикову.

— У меня новость — закачаешься и упадешь!

— Ну?

— Редкое везенье.

— Не тяни, и так тошно.

— У Аллы сегодня свободно. Мамаша уехала к родственникам. Хата в нашем распоряжении. Остальное не проблема: вино, девочки, это я беру на себя. А ты на себя, разумеется, Аллочку. Так когда за тобой заехать?

— Я подумаю.

— Что? — Щеглов оторопело выпучил светлые глаза. — О чем ты будешь думать? Нам на редкость подфартило, не сходи с ума!

— До этого недалеко.

— Что-то я тебя сегодня не узнаю, — Щеглов подозрительно покосился на нас.

Мы с Ваней переглянулись.

— Мы пойдем пожалуй. Еще в институт надо зайти.

— Посидите немного, — ради приличия проговорил Петр, забывая, что сидеть у него решительно не на чем.

— Зайдем в другой раз.

— Ну, смотрите. Не смею задерживать.

— Что ты обо всем этом думаешь? — шагая по улице, спросил я своего друга.

Ваня помолчал.

— Тяжелый случай, — наконец проговорил он. — Похоже, твой летчик нашему приходу вовсе не обрадовался. Но а своему приятелю, кажется, еще меньше. Так что, думаю, не все потеряно.

И все-таки Новиков пришел к нам в общежитие. Застал он только Ваню Нагорнова. Тот очень ему обрадовался. Тему для разговора Иван всегда найдет, так что я увидел их увлеченно беседующих, словно они давно были знакомы. Подходили ребята, знакомились, делились новостями. Расторгуев и Меркулов продолжали спор

о непрерывности судопроизводства. Петр прислушивался с интересом. Он рассматривал мои учебники, листал конспекты, пару раз украдкой вздохнул.

К вечеру, как всегда, у нас стало шумно и весело. Ваня отправился хлопотать на кухню. Заглянула Лида: «А, у вас гости, я зайду потом!» Новиков вопросительно взглянул на меня. В это время Иван, боком отворив дверь, принес большую миску каши, торжественно провозгласив: «Прошу к столу! Чем богаты…» Петя начал было отказываться, но Меркулов подхватил его под руку.

Каша была «на ять», заправленная салом (мама прислала из Краснодара) и пережаренным лучком. Меркулов и Расторгуев выложили конскую колбасу, где-то добытую Николаем. Сергей притащил большущую селедку.

На второе, как водится, чай. Заварки у Вани не нашлось, но он не растерялся: поджарил на огне корку черного хлеба и бросил в кипяток. Получилось, право, неплохо, даже цвет как у всамделишного чая.

— Дружно вы живете, ребята, — отставляя пустой стакан, заметил Новиков.

— Что правда, то правда, — согласился Расторгуев. Одной рукой он запихивал в рот кусок хлеба, а другой подвигал к чайнику кружку. — Живем даже весело, у нас ведь свой гармонист имеется, — кивнул он в сторону Меркулова.

— Коля, не отвлекайся, а то тебе сахару меньше всех достанется. Смотри, кончается уже.

— Не беспокойся, Витенька. Насчет этого маху не дам, — уверенно возразил Расторгуев.

Поздно вечером я пошел провожать Петра.

— Ты знаешь, мне что-то и в келью свою идти не хочется, — признался он. — Здорово все-таки у вас, честное слово.

— А ты приходи к нам почаще, всегда рады тебя видеть. Ребята у нас и правда хорошие. И вообще, признаюсь тебе, институт стал для меня родным домом.

Петр помолчал. Лицо его скрывала тень.

— Хорошо тебе, — вздохнул он. — И мать, и товарищи, и институт. А что у меня осталось в жизни? Отец погиб в начале войны, близких никого нет. Товарищи? Глаза бы мои на них не смотрели. Иной раз подумаю — ведь я летчик! Я в небо поднимался, и с какими ребятами! А кто теперь рядом со мною? Вор завскладом, секретарша, сменившая за два года четырех мужей, Щеглов — пустышка, папенькин сынок, ты его видел. Низко же я сел! И как вырваться из этого круга?

Я машинально смахнул волосы со лба. Взгляд Новикова на мгновение задержался на моей руке. Он осекся.

— Слушай, кому я плачусь? Я, практически здоровый мужик. Извини, Толя. Я понимаю. Ты сумел… Не перебивай. Я тоже смогу. Вот клянусь… Впрочем, к черту клятвы. Но я… Не провожай меня дальше. Спасибо тебе.

И он не оглядываясь зашагал прочь, сильно сутулясь и нагнув голову.

9

— Ты скучал по мне хоть немного? — Лида кокетливо прищурилась, ожидая ответа.