На линии огня: Фронтовых дорог не выбирают. Воздушные разведчики. «Это было недавно, это было давно». Годы войны
Шрифт:
— И этого снадобья мало.
— А впереди пехота есть?
— Есть! Прикрытие там, что ли? Слышали, что стреляют?
Батарея перекрыла широкую луговину у деревень Роменье и Борок. Орудия рассредоточены на расстоянии 400–500 метров друг от друга. С одной стороны большака расчеты сержантов Семена Иванова и Николая Дедусенко, с другой стороны — Саши Артюха. Мы — на перекрестке.
Лейтенант Березняк и прибывший к нам младший политрук Дац разместились в домике на отшибе, чтобы держать в поле зрения всю позицию. Поддерживаем телефонную связь.
В
Наконец Коля Черных передает команду:
— Приготовиться к отражению танковой атаки!
Вот они — эти бронированные коробки — выползают на большак. Первая наша встреча. Четыре передних танка накатываются на орудие Иванова. Выстрел, и один уже горит. Ловлю в прицел третий от головного. Бронебойным его. Ага, горит!
Орудие Иванова заволокло дымом. «Погибли ребята!» — пронеслось в голове. По пехоте, развернувшейся в цепь, осколочным бьют Дедусенко и Артюх. Кучно бьют! Вспыхивают на луговине еще два дымных костра.
— По пехоте, осколочными! — командует Ивойлов.
— Сержант! — кричит Павел Багин. — Разреши с пулеметом!
— Действуй! Ланшакова прихвати.
Павел Багин и Миша Ланшаков быстро перебежали вперед, очередью полоснули по вражеским автоматчикам.
Нас не достает прицельный огонь пехоты, но выше пули погуливают.
И вдруг тишина. Тактика нам знакомая, напоролись на организованную оборону и отскочили.
— В обход пошли, гады! — зло кривится Ивойлов.
— Ладно! — довольно потягивается Павел Багин, вытирая вспотевший лоб. — Немного поддали немчуре! Тут их немало таких лежит, которым ходить уже заказано.
Орудие Семена Иванова разбито прямым попаданием. Чудом уцелели сам Иванов и наводчик Миша Кизименко.
Погибших ребят похоронили на Андреапольском кладбище. Это были первые тяжелые потери батареи. Будь пухом, земля далекого Подмосковья, сибирским парням.
Как выяснилось позже, были потери и в других батареях полка. В первом дивизионе погибли все бойцы одного из расчетов. От раны скончался командир огневого взвода лейтенант Кац, третий дивизион потерял своего командира Шкундина.
Заняли оборону на восточном берегу Западной Двины. Чувствуем себя увереннее. Впереди нас траншеи. Окопались. Но в некоторых местах противник форсировал реку.
Наше орудие установлено в ограде школы, недалеко от реки. Перед нами, чуть левее, мост через Западную Двину. За рекой громоздятся городские постройки. Вьется лента железной дороги, к ней вплотную подступает лес. На опушке его немцы.
Нейтральная полоса простреливается насквозь. Каждую ночь батарея выделяет двух-трех бойцов, которые выдвигаются в дозор к полотну железной дороги. Сегодня наша очередь с Павлом Багиным.
Березняк отказывает:
— Наводчику нельзя!
— Чекалин может заменить, — настаиваю я.
— Ну что, сержант? — обращается Березняк к Ивойлову. — Отпустим друзей?
— Пусть идут. Ночью, поди, не сунется немчура к мосту.
Идем по опустевшим улицам. Жители покинули свои дома и ушли на восточный берег. Дальше добирались по-пластунски. Сразу за железнодорожным полотном начинаются траншеи нашей пехоты. На нейтралке редкие осветительные ракеты создают какой-то полумрак, лес просматривается смутно. Изредка татакают пулеметы.
Отрыли окопчик рядом с будкой стрелочника, разложили бутылки с горючей смесью. Неподалеку — переезд.
— Павлик!
— Чего?
— Зайдем в будку, посмотрим, как там?
— Давай!
Подползли, открыли дверь. Пусто, но в углу стоит железная кровать.
— Петька, посмотри в окно. Обзор, как на полигоне.
— Может, сюда перебазируемся?
— Дура! Саданет снарядом, и поминай как звали. А вот полежать на коечке есть смысл. Вспомнить гражданское бытье. — Павел растянулся во весь рост.
Я осторожно закурил.
— Не свети. Заметят, сволочи!
— Да я в рукав.
Помолчали.
— Пойдем, Павел, к ровику. Неуютно здесь…
— Пошли!
Не успели мы отползти с десяток метров, как из лесу прилетел снаряд и будка стрелочника загорелась.
— Покурил, дурень! — буркнул Павел. Чуть позже он добавил: — Значит, жить будем. Примета есть.
Ранним утром 15 сентября немцы начали форсирование Западной Двины. Около двух часов немецкие орудия и минометы кромсали траншеи нашей пехоты. Потом перенесли огонь на Андреаполь. Городок весь в огне. Снаряд дальнобойной пушки разорвался около школы. Взрывной волной пристройку сдуло как ветром.
Мы ждем танки, но танков пока нет. На нашем участке немцев придержали, но севернее наша пехота попятилась. Березняк рассказал, что в батарее Роянова одно орудие осталось без прикрытия. Расчет, подпустив фашистов на 150–200 метров, открыл огонь. Около трехсот трупов нарубали. Наших в живых осталось трое. Лейтенант Роянов и два связиста. Продолжали отбиваться. А тут отступивший было батальон перешел в атаку и отбросил противника. За проявленное мужество Роянов представлен к награждению орденом Ленина.
Прыжок через Западную Двину у немцев не состоялся. Наступило затишье.
Впервые после начала войны получил письма от Маши, отца и матери. Письмо отца — скупое, солдатское. Маша пишет, что мои письма получила, но ей непонятно, почему я ей советую не писать ответа. Ей, конечно, пока неизвестно, что мы на одном месте не бываем. Виталька похварывает. Маша работает в столовой мартеновского цеха. Тревожится за меня. Чья-то детская ручонка под диктовку матери написала: «Здравствуй, мой сынок. Я рада, что ты жив. А на племяша твоего Андрюшу пришла похоронка… Вот ведь горюшко-то какое свалилось. Береги себя, не лезь куда попало… А я не вылажу из Никольской церкви, молюсь за тебя. Поклон тебе от няньки Маши. Сохрани тебя бог».