На линии огня. Слепой с пистолетом
Шрифт:
Бут?
Лири?
Хорриган ускорил шаг и сунул руку под куртку и уже почти выхватил револьвер, когда человек обернулся и… это был молодой, усатый, крепкий парень и абсолютно не Лири. Со вздохом, никак не ответив на подмигиванье парня, Хорриган прошел мимо, копя в себе гнев. Дома он опять вставил диск «Битлз» в проигрыватель, сел на стул, вчитываясь в текст песни N2, который нашел в книжке. Слушал, пытаясь найти связь во всем этом. Понять проклятую иронию Лири.
И не смог.
Он скомкал бумагу с текстом и запустил шар через комнату. Сердито схватил пульт от компакт-проигрывателя и выключил музыку так, будто стрелял из ружья. А когда зазвенел телефон, он взял трубку и сказал: «Пошел на хер, Лири!»
Но это был Окура. Смутившись, Хорриган выслушал сообщение агента о том, что на всей огромной площади, которую занимает Лос-Анджелес, не проживает ни один человек по фамилии Скеллум.
— Ладно, а как насчет Луизианы? Поищите там.
— Мы думали об этом. Пусто.
— Дерьмо.
— Мы все еще что-то пробуем.
— Хорошо. Спокойной ночи, Окура.
— Ты в порядке, Фрэнк? Это так ужасно, потерять Эла…
— Не так ужасно, как больно.
Он повесил трубку.
Он сидел в темной комнате, не слушая музыку, долго-долго, пока, наконец, не уснул в кресле.
В эту ночь сон был немного другим.
Жаркий, но прекрасный день в Далласе. Он стоит на подножке машины, следующей в эскорте сразу же за… И все, как в хронике, — черное и белое. Звук хлопушки… Только это не хлопушка… И он увидел фигуру человека в машине. Прямо перед ним. И он остолбенел… А второй выстрел попадает в человека в машине, и его голова извергает кровавое облачко…
Но на этот раз человеком в лимузине был не Джон Кеннеди.
Им был Д’Андреа.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Стоя во главе огромного стола в своем офисе в Западном крыле Белого дома, Харри Сарджент размахивал руками, напоминая обалдевшего работника наземной службы аэропорта, разводящего самолеты на взлетном поле. Стараясь казаться невозмутимыми в эпицентре административно-командного урагана, за его столом сидели Сэм Кампанья, Билл Уоттс, Лилли Рейнс и самый ненавистный гость в хозяйстве Сарджента — Фрэнк Хорриган.
— До выборов осталось три недели, — шумел Сарджент, выкатив округлившиеся глаза, — и вы просите, чтобы я держал президента подальше от этой Кали-дуры-форнии?!
— Именно об этом мы и просим, да, — с достоинством подтвердил Кампанья, скрестив руки на своей медвежьей груди.
Сарджент и сам чем-то смахивал на медведя, а сейчас, суча конечностями, он и вовсе представлялся вылитым гризли.
— Вы не можете понять… Вы просите меня, вы просите, чтобы ваш президент совершил политическое самоубийство!
— Лучше так, чем по-другому, — мягко заметил Хорриган.
Ноздри Сарджента изрыгали пламя: он абсолютно не терпел присутствия агента Хорригана в своем офисе. Так, будто бы его здесь вовсе Не было, глава администрации повернулся к Кампанье:
— Неужели я должен объяснять вам, что Калифорния — это ключ ко всей долбаной предвыборной гонке? Об этом же каждый сосунок знает!
— Включая Лири, — сказал Хорриган.
— В этом-то и дело, — добавила Лилли.
Хорриган украдкой улыбнулся ей. С ее поддержкой он чувствовал себя неплохо.
Сарджент качал головой. Его лицо выглядело обвислым. Гладко зачесанные на никсоновский манер волосы оставались неподвижными, в то время как щеки дрожали в том же никсоновском духе.
— От провала в Калифорнии нас отделяют всего пять пунктов, — доказывал он. — И нам не набрать больше… У нас нет выбора, мы обязаны быть там. Это те голоса избирателей, которые могут решить все.
И он тяжело сел, точно закрывая тему.
Хорриган подался вперед и, осторожно жестикулируя, предложил:
— Тогда нам необходимо радикально изменить всю процедуру.
Сарджент уставился на агента:
— Каким образом?
Хорриган пожал плечами:
— Перевозить его в автомобилях без опознавательных знаков, без помпы, без эскорта. Обыскивать каждого, кто приблизится к нему ближе, чем на пятьдесят ярдов.
Брови Сарджента поползли вверх:
— Обыскивать клиентов, уплативших десять тысяч долларов за тарелку к ужину? Ты в своем уме?
Перифраз рейгановской строчки не ускользнул от уха Хорригана.
Нежно и угрожающе агент спросил:
— Что это значит?
— Это значит, — процедил глава администрации сквозь зубы, — что в который раз, Хорриган, собственно говоря, меня это не удивляет, ты перестарался.
— Если я не перестараюсь, президент мертв. Лири был вхож в правительственные круги. Он знает протокол, все обычные процедуры. А это делает их неэффективными и бесполезными…
Сарджент его не слушал. Он тряс головой, а его темные глаза были исполнены презрения.
— Возможно, если бы нам до сих пор не приходилось отмываться от того глянца, который ты навел на нас в Чикаго…
— Мы можем сделать некоторые процедурные изменения, — прервал его Уоттс.
Сарджент обернулся к нему, самому приближенному к президенту охраннику.
— Только не говори мне, что ты заодно с этим чудилой! — он игриво погрозил пальчиком Уоттсу. — Я же просил тебя, чтобы ты держал его подальше от меня.
Кампанья резко прервал его:
— Фрэнк Хорриган возглавляет это расследование. Он занимается Лири с самого первого дня. Я бы предложил вам послушать его.
Приняв замечание за упрек, глава администрации поглядывал на исполнительного директора, ответственного за охрану президента, точно размышляя, стоит или не стоит поддерживать марку. Вместо этого Сарджент, казалось, сжался, опустил плечи и сложил руки, словно собираясь помолиться, однако его унылая физиономия была постно атеистична.
— Послушайте, люди… — начал он угрюмо и неожиданно даже смиренно. — Я иногда забываю, что мы из одной команды. И я должен примириться с вами. Я хочу, чтобы вы поняли, почему я так протестую. Это не мое решение.