На Линии Ориона
Шрифт:
Внутри стручка был воздух. В одном его конце висел большой грязевой ком, бурый и липкий. Он как будто подогревался изнутри: медленно кипел, большие вязкие пузыри пара собирались на поверхности, усыпанной лиловыми и красными кляксами. Понятно, в невесомости конвекция не работает. Может, призраки использовали насос, чтобы создать поток пара. От поверхности кома грязи к корпусу стручка тянулись трубы. Вокруг толпились призраки и всасывали в себя красные кляксы.
Мы обсудили это зрелище приглушенным до «шепота» свечением капюшонов. Призраки кормились. Их родной
Так что этот грязный ком был их полевой кухней. Я еще раз взглянул на лиловую слизь, которой лакомились призраки, и ничуть им не позавидовал.
Нам здесь делать было нечего. Повинуясь новому знаку Джеру, я пополз за ней дальше.
Следующий отсек стручка оказался… странным.
Полная камера сверкающих серебристых блюдец, похожих на уменьшенные, сплюснутые копии призраков. Они носились по воздуху, или ползали друг по другу, или сбивались в большие шары, которые через несколько секунд рассыпались, а составлявшие их блюдца устремлялись на поиски новых приключений. Из стен отсека торчали концы пищевых труб, а среди маленьких блюдец плавали два-три больших призрака, словно взрослые расхаживали по двору, полному расшалившейся ребятни.
На корпус передо мной упала зыбкая тень.
Я поднял взгляд и уставился на собственное отражение - остроконечная голова, разинутый рот, растопыренные руки и ноги - искаженное, как в объективе «рыбий глаз» и застывшее прямо у меня перед носом.
Это был призрак. Он тяжеловесно раскачивался надо мной.
Я медленно оттолкнулся от корпуса. Стиснул здоровой рукой ближайшую ветвь-канат. Я понимал, что нож, заткнутый за пояс на спине, достать не удастся. И Джеру нигде не было видно. Может, призрак с ней уже разделался. Во всяком случае, ни окликать ее, ни высматривать было нельзя, чтобы не выдать ее присутствия.
По «экватору» призрак был опоясан широким ремнем. Я, естественно, предположил, что часть висящих на нем сложных устройств представляла собой оружие. Если не считать пояса, тело призрака было совершенно гладким: неподвижен он или вращается со скоростью сотни оборотов в минуту - не различишь. Я всматривался в него, пытаясь вообразить под блестящей оболочкой отдельную Вселенную с искаженными законами физики, но видел только испуганно таращившееся на меня собственное лицо.
И тут на призрака сверху обрушилась Джеру, раскинув руки и ноги, зажав в каждой руке по ножу. Я понял, что она вопит, но только по разинутому рту - она отключила коммуникатор.
Взметнув тело, как плеть, она вогнала оба ножа в шкуру призрака - если считать пояс за экватор, то куда-то в район северного полюса. Призрак вздрогнул, по поверхности прошла сложная рябь. Но Джеру теперь было за что держаться, а ноги она забросила на канат над собой и крепко уцепилась за него.
Призрак развернулся, пытаясь стряхнуть ее. Но она цеплялась ногами и удерживала рукояти ножей, вбитых в шкуру, так что призрак добился только того, что в его теле образовались две длинные прорези. Изнутри выплеснулся пар, и я заметил, как там мелькнуло что-то красное.
Я остолбенел на несколько долгих секунд.
Нас обучали правильной реакции на нападение. Но вся наука словно испаряется, когда перед тобой оказывается вращающееся, вздрагивающее чудище, а у тебя нет никакого оружия, кроме ножа. Хочется съежиться, стать совсем маленьким: может быть, все сейчас исчезнет. Но ничего, понятное дело, не исчезает, и в конце концов приходится что-то делать.
Я ударил крест-накрест, соединяя нанесенные Джеру раны. Шкура у призраков прочная, как толстая резина, но, если есть на что опереться, резать ее нетрудно. Скоро она повисла клоками и полосами, и я принялся отдирать их, открывая темную красноту под кожей. Пар вырывался мощной струей и тут же превращался в лед.
Джеру выпустила свой канат и присоединилась ко мне. Мы поддевали пальцами края прорех и рубили, резали, тянули. Призрак, хоть и вертелся как сумасшедший, не сумел нас стряхнуть. Скоро мы уже надрали из него целые горы теплого мяса - веревки вроде внутренностей, пульсирующую плоть, похожую на человеческую печень или сердце. Сперва нас засыпало кристаллами льда, но призрак терял тепло вместе с жизнью, и ветерок улегся, а на разрезах и рваных ранах появилась изморозь.
Наконец Джеру пихнула меня в плечо, и мы вдвоем отплыли от призрака. Он еще вращался, но видно было, что это движение - просто инерция: он остыл и умер.
Мы с Джеру смотрели друг на друга.
Я устало выдохнул:
– Никогда не слыхал, чтобы кто-нибудь дрался с призраком врукопашную.
– И я не слыхала. Реки Аида… - Она глянула на свою руку.
– Кажется, палец сломала.
Ничего смешного в этом не было, но Джеру уставилась на меня, и я уставился на нее, и оба мы расхохотались, и наши слизняковые скафандры заиграли голубыми и розовыми картинками.
– Он крепко держался, - сказал я.
– Да. Наверно, решил, что мы угрожаем их детской.
– Та комната с серебряными блюдечками? Она насмешливо пояснила:
– Призраки - симбионты, юнга. Сдается мне, это был детский сад для их шкур. Они - самостоятельные организмы.
Я никогда не задумывался о том, что у призраков могут быть детеныши. И в голову не приходило видеть в убитом нами призраке мать, защищающую детей. Я вообще не склонен к глубоким размышлениям, но тут мне отчего-то стало неуютно.
А Джеру уже двигалась дальше.
– Давай, юнга. Берись за работу.
Она зацепилась ногами за канаты и ухватила продолжавший вращаться труп призрака, чтобы остановить его.
Я тоже зацепился и стал помогать. Призраки - массивные существа, размером с большой механизм, и преодолеть инерцию вращения было нелегко: сперва я вообще не мог поймать куски шкуры, проплывающие мимо моих рук. Запертое в клетку солнце, свет которого пробивался между канатами, жарило с каждой минутой все сильней.
Но работа вскоре прогнала тревожные мысли.
Наконец мы справились с призраком. Джери сорвала с него перевязь с инструментами, и мы как можно дальше запихнули его тушу в гущу канатов. Грязная была работа. Мы толкали призрака, а из всех дыр у него лезли еще какие-то внутренности, уже застывшие, и я едва сдерживал рвоту, когда эта дрянь проплывала у самого лица.