На маленьком кусочке Вселенной
Шрифт:
– Меня выгнали… – шевельнула деревянными губами Ксана. И, сдерживая озноб, который опять возвратился к ней, добавила: – Мама… вчера… из дому…
Надежда Филипповна почувствовала напряжение в стиснутых челюстях, заставила себя расслабиться. Не хватало еще ей потерять контроль над собой!
– За что?
Ксана не ответила.
– За что, Ксана? Ведь я должна разобраться.
Та с трудом повела плечами: «Не знаю…» Потом сказала в пол:
– За Диму…
– Так… – Надежда Филипповна шагнула в сторону, потом назад. – И где же ты была эту ночь?
– Сначала
– А потом?
Ксана подняла голову и, смахивая слезы то одной рукой, то другой, рассказала:
– Потом Дима нашел меня… И пошли к Валере… В саду поспали… На скамеечке…
– Что же вы сразу не пришли ко мне? – упрекнула Надежда Филипповна.
– Мы не думали сразу… А утром решили. Дима сказал… – Слезы текли все обильней, и смахивать их приходилось все чаще.
Надежда Филипповна подумала, что Дима молодец, но жаль, что соображает с опозданием.
– Ну ладно, успокойся. – Надежда Филипповна улыбнулась, хотя у самой тоже предательски защипало в глазах. Ученицу ее все сильнее охватывала дрожь, и она уже буквально тряслась, едва владея безвольными руками, чтобы утереть щеку.
А ответила голосом «твердым», словно глаза ее плакали сами по себе, тело билось само по себе, а она вовсе не волновалась. Даже повела непослушной головой:
– Я успокоюсь… Это я только замерзла на скамейке… – Но звучало это нервно, с повышением интонации к концу каждой фразы, чтобы голос не сорвался.
Скрывая собственную слабость, Надежда Филипповна обошла вокруг стола и, обняв Ксану за плечи, прижала к себе.
– Успокойся… Ведь все позади теперь! Да и ничего страшного не случилось. Ты же сильная, а?
Ксана благодарно глянула на нее снизу вверх, кивнула.
– Ну вот. Давай попьем чаю, и ты согреешься. Ведь скоро на занятия! – напомнила учительница. И почувствовала, как на мгновение Ксану даже перестала бить лихорадка, до того напряглась она.
– Я не пойду на занятия, Надежда Филипповна!
– Да я не о тебе! Я о себе. Попьем чаю, ты останешься, отдохнешь немного, а я пойду. Улажу кое-что. Меня-то ведь не освобождали от занятий!.. А пока вернусь, ты здесь почитаешь. Суп разогреешь себе на керогазе. Хорошо? Ну!
После внезапного напряжения Ксаной сразу овладела слабость, и, вздрагивая время от времени и тихонько всхлипывая, она кивнула:
– Я почитаю…
– Вот и отлично! А то уж будто земля наша кормилица перевернулась. Давай вместе на стол накрывать: ты – скатерть, я – посуду, потом распределим, кому что дальше.
Утирая глаза, нос, Ксана улыбнулась.
По пути в Шахты Димка забежал на Маслозаводскую, чтобы посвятить Валерку в события. А тот нашел постель неразобранной и до его прихода мрачно размышлял, куда они делись…
– Я вылез на скамейку, а Ксана побоялась одна, – объяснил Димка.
Валерка вздохнул:
– Хоть бы одеяло взяли…
К этому времени пришла с работы тетя Вера. Выглянула из кухни, чтобы посмотреть на Димку. Посмотрела, ничего не сказала.
Велосипед свой Димка нашел целехоньким в кустах по левому склону дамбы. Тропинкой въехал на Долгую. Был примерно тот самый час, в который он по обычным дням вставал, чтобы не спеша умыться, позавтракать, собрать учебники… Дома его, конечно, ждали.
Мать, если и заготовила упреки, в ожидании растеряла их. А отец, которому пора было на работу, глянул сразу требовательно и сурово: мол, докладывай.
Димка, не вдаваясь в подробности, рассказал им, что, как. И, обращаясь не столько к матери, сколько к отцу, заключил:
– Не мог же я оставить ее одну?
Отец, не ответив, поднялся. («М-да-с-с!») Молча надел кепку, плащ. Но когда оглянулся, суровости в его лице уже не было.
– Думай не за одного себя – думай за всех, кто с тобой. – И, выходя за дверь, добавил: – О матери тоже думай.
Мать, оставшись один на один с сыном, попыталась узнать подробности. Но у Димки на этот случай имелась проверенная опытом защита: «Тороплюсь, мам…», «Некогда, мам…».
Только для того, чтобы успокоить Ксану, Надежда Филипповна сказала ей, что все позади, ничего страшного не случится. Сама она вовсе не была уверена в этом и, шагая к домикам, гадала, чем могут обернуться события. В домиках, несмотря на тяжелый характер Ксаниной матери, учительница надеялась уладить все без особых усилий. Пугало другое: сколь широко успела распространиться эта история. Характер матери – это одна проблема, а характер дочери – другая, не менее трудная. Характер это замечательный, сложившийся, не вязкий, как тесто, из которого сегодня можно лепить одно, завтра другое… И раз в школу она не пошла, значит, история эта уже вышла за рамки домашних отношений…
Ведь надо же такому случиться! Жила девчонка, жила, горя не знала, молчаливая, всегда внутренне чуточку напряженная, но в поступках, в каждом движении уравновешенная: немножко замкнутая, немножко одинокая постоянно – не потому, что сторонились ее, а потому, что сама никого к себе не подпускала… Вдруг заявляется этот Димка. Кто он? Что из себя представляет? Надежда Филипповна как следует разглядеть его не успела. Павел Петрович говорит – удивительное знание алгебры. Значит, уже есть что-то за душой. Бывший артиллерист заподозрил даже, что тот повторно учится в восьмом классе. Ерунда. Здесь у новичка все в порядке…
Сана тоже почти не спала в эту ночь: ложилась, вставала, опять ложилась… Надежду Филипповну она встретила без энтузиазма, но с должной предупредительностью: обмахнула фартуком табурет, зачем-то переставила его с места на место (уж таков обычай: для уважаемого гостя табурет обязательно переставляется, даже если сидеть на нем окажется после этого менее удобно), приготовилась взять у Надежды Филипповны плащ.
Присесть Надежда Филипповна отказалась и плаща не сняла.
– Вы извините меня, я ненадолго. Я главным образом сообщить, что с Ксаной все благополучно. Сейчас она у меня. Чтоб вы не беспокоились.