На маленьком кусочке Вселенной
Шрифт:
– Да что ж… Спасибо вам…
Трудно что-нибудь прочитать в глазах Саны, и все же Надежда Филипповна заметила, что вместе с некоторым удовлетворением она вызвала у Ксаниной матери определенную долю неприязни к себе (дочь, видите ли, нашла спасение в доме учительницы, а не в материном доме).
– Пусть она успокоится немножко, поспит, – сказала Надежда Филипповна, – а после обеда придет домой… – Помедлила в нерешительности, ища, как бы поделикатней заговорить о вчерашних событиях. – Наверное, погорячились немножко?..
– Погорячишься, – холодно ответила Сана, – если не работа у них, а гулянки на уме.
– Ну, это вы напрасно, – возразила Надежда Филипповна. – Я, по крайней мере, ничего страшного не вижу.
– Оно конечно, – согласилась Сана. – У вас же нет своих детей.
Будто ножом полоснула.
– Нет… Не довелось, знаете… – подтвердила Надежда Филипповна. И сразу стала прощаться: – Ну, извините еще раз, мне пора. За Ксану не волнуйтесь. Пусть она отдохнет. – И проговорилась. Может, в отместку? Вот она, бабская натура! Не думая ведь, ляпнула: – Отогреется немножко, а то продрогла вся… – И Надежда Филипповна замолчала. Но поздно.
– Где продрогла? – шевельнув красивыми темными бровями, спросила Сана.
– Она, понимаете, сначала у Валеры была, а уж потом ко мне, – ответила Надежда Филипповна, проклиная себя за необходимость выворачиваться. – Вы, пожалуйста, не тревожьте ее пока. Так будет лучше. До свидания.
– Спасибо за беспокойство. Всего вам лучшего. Извиняйте, если что не так, – одно за другим проговорила Сана всегдашние напутствия, провожая учительницу на крыльцо.
В школу весть о вчерашних событиях принесла на хвосте сорока.
Слухи преувеличивались до крайности, тем более что на занятия Ксана не пришла. Лица девчонок, то у одной, то у другой, вспыхивали испуганным «Ох!» или «Ой!». Но ученики только шептались: украдкой, с ушка на ушко, «по секрету»…
Надежда Филипповна по известным нам причинам явилась в канцелярию позже всех. И, едва открыла дверь, ее встретили тревожным вопросом:
– Вы слышали?..
– О чем? – переспросила Надежда Филипповна, подходя к столу, за которым сидела географичка Валя, и пристраивая на уголке свой портфель, чтобы извлечь кипу тетрадей. Валя хотела подняться, Надежда Филипповна остановила ее.
– Как! Вы ничего не слышали?! Ксанку вашу, что с домиков, вчера мать выгнала!..
– Ах, об этом… – почти равнодушно проговорила она, выкладывая тетради на стол. – Слышала, конечно… От Ксаны. Она сейчас у меня. – И стала сортировать тетради по классам.
Ах, как хотелось Надежде Филипповне предупредить утром Валерку, Ксану, Димку, чтоб говорили, будто Ксана вообще ночевала у нее. Но, с одной стороны, учить детей даже этой праведной лжи было бы тяжко и противоестественно для нее (и как они сами не догадались прийти вечером!), а с другой стороны… может, все-таки надо было подсказать? И подумала: нет, подробности так или иначе всплывут. Сама не выдержала у Саны, а требовать этого от двух мальчишек и девчонки… К тому же она оказалась бы в роли сообщницы. А ребятам нужен сейчас хоть один крепкий защитник.
– Ну, и что она? – как бы между прочим, поинтересовалась Софья Терентьевна.
– Мать под горячую руку показала ей на дверь… А девочка она гордая.
– А за что все же? – уточнила Софья Терентьевна.
– Когда нервы не в порядке, причина всегда найдется, – уклончиво ответила Надежда Филипповна.
– Но в данном случае… – начала было Софья Терентьевна. – Говорят, ее… за дружбу с этим пареньком? – Она чуть не сказала «за связь», но вовремя поправилась.
– Вот именно, – подтвердила Надежда Филипповна, – за дружбу.
– Странная история, – словно бы размышляя вслух, обронила Софья Терентьевна.
Разговор в канцелярии опять оживился. Но острых углов старались теперь не затрагивать, касаясь больше факта, нежели причин, хотя из отдельных полунамеков явствовало, что причины с повестки дня не снимаются.
Единственным человеком, который действительно ничего не знал, оказался математик Павел Петрович. Он явился перед самыми занятиями. Зайдя в канцелярию, чтобы взять журнал, флегматично поприветствовал всех и направился в восьмой класс.
А восьмой затаился в напряженном ожидании. На Димку старались не глядеть, и, когда Павел Петрович, заняв свое место, назвал Димкину фамилию, чтобы шел к доске, глаза всех, как по команде, обратились в его сторону. Димка встал.
– Я сегодня не готов к занятиям.
– Что ты сказал?
– Я не готов к занятиям, – повторил Димка. Ему хотелось дерзить, говорить грубости. Он видел, как перешептываются девчонки, знал, о чем перешептываются, и свой вызов к доске воспринял следствием того же праздного любопытства. В эти минуты он яростно ненавидел всех и не хотел быть в классе.
– Почему не готов? – спросил Павел Петрович.
– Некогда было, – вызывающе ответил Димка.
– Ясно, – сказал Павел Петрович. – Другому я, может, и учел бы эту причину, а тебе ставлю, учти, жирную, имей в виду, двойку. – И, называя новую фамилию, закрыл глаза.
Класс затаился в еще большем напряжении.
Валерка посмотрел на Димку тревожно и непонимающе: осуждать ему поступок друга или одобрять, он не знал. А через три урока, на большой перемене, Димку вызвали к директору.
В классе это послужило сигналом, что запрет с темы снят, и первой не выдержала Ритка.
– Ну вот! – выдохнула она. – Теперь начнется катавасия!
– А Ксанки все нет? – спросила испуганная Симка Долева, чтобы еще раз услышать подтверждение этому уже известному ей факту.
– Доигрались! – хохотнул Костыль.
Лицо Валерки пошло красными пятнами.
– Заткнитесь, вы! – Он вскочил на ноги. – Ты, болтушка, первой заткнись! Не марай людей! – заикаясь от ярости, крикнул он Ритке. – Ты, сопливый, тоже! – обернулся к Костылю.
– Кто, я болтушка?! – вспыхнула Ритка. – Я, да?!