На маленьком кусочке Вселенной
Шрифт:
А та сняла у порога башмаки, не замечая преображенной горницы, прошла в свою комнату. И, украдкой заглянув к ней, Сана опять увидела ее узкую, обтянутую рыжим свитером спину, склоненную над столом… А около двери висело желтое, с воротником «под барса» пальто и сиротливо жались на полу теплые ботинки.
– Иди пообедаем…
– Я не хочу.
Сана потопталась у двери. Нехотя забрела в кухню, открыла миску с варениками, помедлила над ней… и снова закрыла.
Неслышными, кошачьими шагами несколько раз прошлась по горнице взад-вперед, подавляя необъяснимое внутреннее сопротивление, чтобы сказать будничным голосом:
– Ксана… Ритка вчерась туфли себе черные купила, с пряжками. Может, возьмешь себе? (Ксана не ответила.) Дойдем до сельпо, померяешь… – уже менее энергично добавила Сана.
Дочь листнула альбом.
Сана подошла к ней, тронула за плечо:
– Ксана… – Позвала громче: – Ксанка!.. – Взяла и слегка потрясла ее за руку. – Ну чего ты молчишь?! (Ксана подняла на нее глаза.) Чего ты хочешь от меня? Скажи, чего хочешь!.. Хочется тебе что-нибудь? Я же все для тебя, всю жизнь… – В голосе матери послышались слезы. – Туфли тебе не надо, давай что-нибудь другое возьмем… Ты щенка хотела, приноси, пускай будет! Я сама тебе принесу! – торопливо добавила она.
– Зачем?.. – спросила Ксана.
Мать не заплакала. Выпрямилась по-всегдашнему, шевельнула сомкнутыми у переносицы бровями. Но вышла не такой уверенной походкой, как ходила раньше.
С книгой на коленях и голубой бумажной закладкой в руке, Валерка сидел на крыльце. Валерка никогда не загнет страницы, обязательно вырежет закладку. И вечно он на крыльце…
По двору, гоняя кур, носился Шерхан. Завизжал, получив от петуха клевок в спину, однако занятия своего не бросил.
Ксана присела рядом с Валеркой. Обтянув юбку на коленях, уткнулась подбородком в согнутые ладони.
Валерке с того злополучного дня до сих пор не удавалось поговорить с ней. Обрадовался. Немножко растерялся от неожиданности. Когда она села, спросил:
– За книжкой?
Глаза Ксаны блуждали по двору, перемещаясь вслед за Шерханом.
– Нет. Просто так.
Валерка дотянулся до ботинок у двери и натянул их на босые ноги, не зашнуровывая. Помолчали.
– Чем вчера занималась?
Ксана слегка приподняла брови, как бы вспоминая.
– Души слушала…
– Что? – переспросил Валерка.
– А ночью был ветер, – сказала Ксана, – и в трубе завывало…
Валерка не понял ее.
– А души причем?..
Ксана невесело улыбнулась каким-то собственным мыслям. Объяснила Валерке:
– Когда была жива Риткина бабушка, она говорила, что воют в трубе – это души. Неприкаянные, понимаешь?.. Плачут. Найдут, кому где хорошо, – и давай завывать: «Тебе хорошо, а нам плохо… Нам холодно». Только я не знаю, что им в нашей трубе?..
– Сказки все это, Ксана…
– Ну я же верю в сказки. А ты послушай когда-нибудь. Очень похоже: вроде жалуется кто…
Сунув голубую закладку между страницами, Валерка закрыл книгу, посмотрел, куда бы пристроить ее, не нашел и оставил на коленях.
– Зря ты, Ксана…
– Что зря?
– Да вот это все: про трубу, про души… – Вспомнил: – Завтра воскресенье…
Ксана взяла из-за спины косу и больно дернула ее. Шерхан утомился. Поводя коротким хвостом, подошел к крыльцу.
– Когда воскресенье, Валер… это, наверно, еще хуже, – сказала Ксана.
Переход в шахтинскую школу имел для Димки одну-единственную выгоду: теперь не надо было, забегая вперед, штудировать алгебру… Всю первую половину воскресного дня он возился со старыми блоками радио. Смысла эта возня не имела. Димка размонтировал несколько наполовину готовых схем и разложил детали по баночкам: сопротивление – к сопротивлению, емкость – к емкости.
Отец, дочитав последнюю страницу областной газеты, поглядывал со стороны на этот его мартышкин труд.
– Что злой такой?
– Почему злой?
– Делать нечего – приборы курочишь?
– Порядок навожу, – сказал Димка.
– В Ермолаевку не ходишь теперь?
– Нет, папа! – Димку начинали раздражать вопросы.
– Шел бы в футбол погонял, как вчера, – внесла предложение мать, закончив свои дела в кухне и подсаживаясь к вязанию.
Димка в сердцах сгреб детали в ящик и, ногой задвинув его под кровать, взял кепку.
– Пойду… – Толкнул дверь на выход.
– Что я, что-нибудь не так сказала? – спросила у Леонида Васильевича жена.
– Все так, мать! Все правильно, – ответил Леонид Васильевич и стал читать газетную передовицу.
– Все обошлось вроде. – Жена вздохнула.
– Кто его знает, мать… Все или не все…
– Неуж до сих пор из-за той девочки?
«Хлипкая молодежь пошла…» – размышлял Леонид Васильевич, читая передовицу. Когда он сам ухаживал за женой, ее бывший ухажер с компанией так отделал его… Но отлежался он – и увел ее буквально из загса. А этих только прищемили немного… Впрочем, возможно, здесь иное, чем у него…
– Поживем – увидим, мать, – дочитав статью, с опозданием ответил жене Леонид Васильевич.
Велосипед Димка не взял. Пешком, вдоль речки, ушел далеко от Шахт: за Холмогоры, за выгоны с жиденькими копешками сена то там, то здесь, мимо озимых. И добрался до березовой рощи. Нашел прогретую солнцем лужайку в глубине ее, разостлал пиджак и лег, заложив руки за голову. Долго без мыслей глядел в синеву над островерхими кронами длинных, тонких берез.
Кажется, дремал. Потом какое-то время сидел, покусывая желтую, шершавую на губах былинку… И снова глядел в синеву.