На неведомых тропинках. Сквозь чащу

Сокол Аня

– Ольга, - позвал меня подошедший Веник, - Я могу просто убить его, не усложняй...

– Нет.
– я повернулась к падальщику, - Слышишь...

...- Послушай, ты не сможешь его поджечь, - Алексий принюхался к перу феникса в моих руках, - Его хозяин давно мертв.

– Я не смогу, - пальцы сжались на рукояти атама, - Но оно может. Как ты сказал? Предмет с оттиском души?

Феникс посмотрел на малахитовое лезвие, долго смотрел...пока не понял, что я задумала.

– Ольга, ты ненормальная...

...
–

Только дураки оставляют за спиной таких врагов.
– падальщик покачал головой, - тебе даже не обязательно разрешать, просто не оглядывайся.

– В очередной раз отвернуться?
– я скривилась, - Как же я устала от вашей доброты.
– задев локтем бутылку, я ухватила восточника за короткие волосы и вздернула голову, резко, желая причинить боль, желая услышать как в горле булькает кровь и трещат позвонки, - Я хочу чтобы ты лежал тут долго, сколько выдержишь. Хочу чтобы понял, что значит быть беспомощным. И свободным.
– улыбка тронула мои губы, - Хочу чтобы ты не знал, умрешь или выживешь, как я в Желтой цитадели. И заметь, я даже не буду снимать с тебя кожу. А потом, быть может, мы поговорим, если будет о чем.

Я разжала пальцы, и Радиф упал назад, зубы клацнули, черный глаз закатился, сосуды в глазнице лопнули, смятая грудь задрожала, ему никак не удавалось сделать вдох. Последний? Предпоследний? Хрип сменился шипением, едва слышным даже моему уху, и что-то изменилось в теле. Правое легкое вдруг собралось, сдулось, как сдувается проколотый воздушный шарик. На самом деле, это страшно, когда тебя предает не тот, кто стоит рядом с ножом в руке, а собственное тело.

Восточник судорожно сжал кулаки, загребая землю и едва замечая это. Я вместе с ним чувствовала взорвавшийся в груди ледяной шар, разлетевшийся миллионом иголок, боль пустоты... это было хорошо, сладко.

Я подхватила бутылку с бензином и поднялась.

– Хочу чтоб ты знал... Вы все знали.
– я повысила голос, хотя это было и не обязательно...

...
– Знаю, - ответила я, и посмотрела на Мартына, - Готов?

– Нет, - ответил он и кивнул.

Я с силой воткнула жало Раады в стол, прямо сквозь сверкающее перо. Огонь взметнулся по каменному лезвию, словно почувствовавший опору вьюнок. Этот атам создавали для одной руки, и он помнил первую хозяйку, очень хорошо помнил. Даже люди запоминают своих первых, любовников или друзей.

Красный язык взлетел, касаясь рук...

– Не спать, - рявкнул Константин, толкая парня в плечо.

Глаза Марта зажглись магией, и пахнущая влажным дождливым днем сила рванулась вперед, окружая пламя.

Стоя чуть позади, Константин коснулся руки сына, словно желая помочь или поддержать, провел ладонью по плечу, дотронулся до ключицы... заставив сына едва слышно охнуть. Заострившийся коготь вспорол ткань рубашки, кожу, погружаясь в плоть все глубже т глубже. Закапала кровь, и тут же остановилась сменившись прозрачной жидкостью. Она пахла...пахла парнем, его плотью. Лимфа - чистая влага организма, как называли ее в старину.

Несколько капель вдруг застыли в воздухе, отказываясь, впитываться в одежду и потянулись к атаму. Вытягиваясь и извиваясь, словно прозрачные пластиковые нити, словно... стежки. Я вздрогнула от пришедшего на ум сравнения.

– Ольга, - закричал парень, - Убирай нож...

...
– Он мой. Не убирать! Не убивать! Не трогать!
– Я обвела взглядом пустую улицу, с трудом проглотив фразу "прошу вас". Потому что нечисть просить нельзя, только требовать.
– Этот покойник мой!

Я дернула плечом, в любой момент ожидая услышать смех. Искренний, подленький. Все еще ожидая, что во мне, в очередной раз увидят слабого человека...

... почувствовав внезапную слабость, я выдернула каменный клинок, и прозрачные нити опутали пламя, не давая ему рвануться следом, опутывая и опутывая подвижные язычки, словно кто-то наматывал на алый клубок невидимую пряжу. Наматывал до тех пор, пока огонь не оказался полностью заперт в сферу, закрыт за ее прозрачными стенками.

Парень выдохнул и покачнулся, отец тут же поставил ему плечо. Алексий попятился от стола, словно там сидела готовая в любой момент броситься гадюка. Он задел опрокинутый стул, еще больше смял половик. Он отступал до самого дивана, и в нем был не страх, в нем плескался самый настоящий ужас, сейчас, я бы легко перепутала его с человеком.

– Вы понимаете, что создали?
– спросил он, падая на диван, - Что она создала?

Семеныч закрыл глаза, по лицу пробежала судорога.

– Не люблю сожалений, - поморщился Константин, - Они совершенно бесполезны.

– Если пламя мертвого феникса вырвется на свободу...
– Алексий помотал головой, - Когда вырвется, его не остановит никто. Никто! Ни вы, не я, не Седой! Слышите?...

... Он слышали. Слышали и молчали. Нечисти нет дела до чинов и званий, они уважают только силу. Чем страшнее, тем лучше. Они не упали ниц перед Великой, но не решались противоречить той, что держала в руках стихию. Она плескалась огненными волнами за стенками прозрачного пузыря, что создал Мартын.

Я ступила на стежку и обернулась, бросив взгляд на крыльцо. Они все стояли там. Смотрели и, похоже, не знали, чего хотят больше остановить меня или станцевать от осознания сопричастности и предвкушения. Оно казалось приторным, и оседало на языке терпким послевкусием.

Радиф, который все никак не мог решить, стать ли ему удобрением или садовником, был все еще жив. Я посмотрела на Веника, стоявшего ближе всех, и едва не задохнулась от... от ... Не знаю что было в его взгляде, на его лице. Больше всего это походило на восхищение, но скорей всего им не было. Одобрение? Возможно. Или бесшабашное предвкушение. Оно казалось, коснулось чего-то такого в глубине меня, чего-то давно мертвого и неосязаемого. Никто очень давно уже не смотрел на Ольгу Лесину так. Никто кроме...