На неведомых тропинках. Сквозь чащу
Шрифт:
Это был ее сказочник, из ее иллюзии. Значит, Пашка знала, что он с ней играет, или догадалась позднее, и очень хотела исправить. Убить баюна хотело ее сознание.
Опять никакой романтики, одна грязь.
– Надеюсь, вы хорошо спрятали яйцо?
– спросил Константин, - Потому что именно сейчас ворий пьет опиум с нашими соседями, и они очень охотно треплют языками. А он слушает. Если дракон завладеет яйцом, нам придется или выйти к нему, - целитель посмотрел на Пашку, - Хотя бы для того, чтобы отдать ее. Или забыть о твоем брате или сестре. Сделать вид,
– Она нет, - ответила я.
– Ни в жизнь не догадаются, - ухмыльнулся Мартын, а я посмотрела на бабку, которая, как само собой разумеющееся потрогала бок кастрюли, а потом, видимо решив, что в кипятке здесь не нуждаются, ухватилась за ручки. Низшие, я только сейчас поняла, что в ее руках нет прихваток, а металл должен обжигать, как феникс знает что.
– Яйцо у...
– Стоп, - скомандовал целитель, - Мне совсем не нужно этого знать. Если змейка выберется, скажет сама. Если нет, - на лицо мужчины набежала тень, - Без нее оно все равно погибнет.
Марья Николаевна подхватила кастрюлю и понесла обратно.
– Да будь оно все проклято!
– раздался из гостиной голос Семеныча.
Я бросила взгляд на Пашку, на замершего рядом с ней целителя, Алексия, грустного Марта и вдруг поняла, что больше не пью боль. Даже не порываюсь. Что слышу потерявшиеся во времени, отсроченные удары ее сердца и не впитываю их в себя. Не ловлю редкое болезненное дыхание, не принюхиваюсь к запаху сгоревшего мяса.
Стоило подумать, как мои жадные чувства, так похожие на невидимые щупальца или пики, антенны, не знаю, как их назвать, словно проснувшись, потянулись к явиди.
"Стоп" - скомандовала я себе, - "Стоп. Я не голодна"
И влетевшие, в предчувствии сладкой боли, пики опали.
– У каждого своя жажда, - проговорил внимательно наблюдавший за мной Алексий.
– Но она не управляет нами, лишь придает жизни вкус, как приправа.
– Пора садиться на диету, - буркнула я и вышла вслед за бабкой из спальни.
Выплеснув часть кипятка на пол, Марья Николаевна вернула кастрюлю на плиту и снова зачем-то зажгла газ. Старик в раздражении сбросил вызов. Атмосфера в доме была нехорошая, такая что обычно предшествует буре, такая от которой волосы на затылке встают дыбом и очень хочется убежать и спрятаться. Тревожное ожидание и предчувствие неизбежного. Пашка снова вздохнула и замерла, заставив меня гадать, а будет ли он, следующий вдох?
– Я должен поговорить с Седым, - сказал староста, глядя в пространство, - Демон наш единственный шанс?
– Наш?
– удивилась я.
– Ваш, - раздраженно ответил Семеныч.
– А это, - я указала на трубку.
– Единственный способ с ним связаться?
– Нет, - он оглянулся, словно соображая, где находиться, и я уловила его досаду, - Мне надо домой. Надо найти Михара и еще попробовать...
– он махнул рукой, - сам все сделаю.
– А где Ветер?
– спросил сидящий на диване Веник, рука свободно лежала на спинке, я заметила блестящий циферблат часов.
– Он мог бы оказаться в Серой цитадели и вернуться обратно еще до заката.
– Прости, но мне забыли выдать инструкцию по эксплуатации ошеров, - ответила я поворачиваясь к двери, к моему дому кто-то шел, тяжело и неторопливо. Кто-то посторонний и скрипучий.
– Не вздумай звать Тёма, - рявкнул Семеныч, - Ты не готова. А ты, - староста повернулся к падальщику, - Закрой рот, если не хочешь, чтоб тебе его зашили. Смелый больно стал.
– Да мне то что?
– оскалился сосед, - Хранитель знаний не за мной приходил. Сейчас вернусь домой и буду этот спектакль оттуда досматривать, пусть не из первого ряда, зато с удобствами.
– Значит так, ты - скомандовал старик и ткнул пальцем в меня. Гость за дверью сделал несколько шагов к разрушенному крыльцу и остановился словно в раздумьях, я слышала его сиплое дыхание, слышала как его кости словно трутся друг о друга при движении, гость был стар. Я принюхалась, вернее стара.
– Сидишь тут и ждешь меня. Идиотов не слушаешь. Ясно?
– Так точно, - отрапортовала я.
Бабка вытерла руки полотенцем и поспешила к двери. Я едва поборола желание спросить ее, что она делает? Заставить осознать, что все изменилось, ее слух, ее возраст, ее состояние... И остановила себя. Не потому что пожалела, а потому что это уже не имело никакого значения.
Тяжело дышащая гостья подошла к дому, Марья Николаевна открыла дверь, не дожидаясь стука. Семеныч обошел ее спрыгнул с порога и быстро зашагал по стежке. Стоящая рядом с обломками крыльца Караха его не заинтересовала.
– Тебе чего?
– спросила моя бабка другую, - Соли? Аль спичек? Муки не дам, у самой мало.
Старая ведьма, поймав мой взгляд, спросила:
– Тот, что на грядке у вас валяется, - она ткнула пальцем за спину, - Для красоты? Или на удобрения? Если не больно нужон могу прибрать.
– Нужон, - ответила я, вяло удивляясь тому что меня кто-то о чем-то спрашивает, раньше бы уволокли и никаких проблем.
– Не трогайте.
– Твоя правда, Оленька, чего добром то разбрасываться, - бабка закрыла дверь. Старая Краха с той стороны тут же на нее плюнула.
– Вы больше не называете меня Галей?
– не удержалась от вопроса я, - Или Машей? Или Светой?
– Что ты Оленька, - она всплеснула руками, - Нежели я, какая маразматичка, - и совершенно безумно хихикнула.
– Ты уж не трясись надо мной так, чай не стеклянная не рассыплюсь.
Я заглянула в светло серые глаза и не смогла сдержаться, потянулась всеми чувствами к ней, к этой замершей на грани смерти оболочке. И сразу почувствовала их. Струны стежки, мелодичные упругие, он словно сплетались внутри нее, вливая в мертвого человека жизнь,
Не будет стежки - не будет и хранителя. Эх, Ефим... что же с тобой стало?
Струны перехода исцелили ее, заполнили пустоты, соединили жизнь и смерть. Нити заменили собой старые проржавевшие контакты памяти, вернув старухе подобие разума, изломанного, шаткого, но все же по-своему неповторимого.