На одной далёкой планете
Шрифт:
— Это неизвестно, кто из нас сошел с ума — ты или я. Если уж зашел принципиальный разговор, то я должен сделать здесь официальное заявление и прошу ввиду крайней важности занести его в протокол. Заявляю, что все, о чем здесь рассказал мой двойник, в действительности произошло со мной и узнал он об этом от меня. Авантюрист и мистификатор, он сначала порвал со мной, отказавшись выполнять мои указания, а потом соблазнил и одурманил мою супругу. Теперь, чтобы окончательно со мной разделаться, он оклеветал меня, поменяв все местами.
— Черт побери,
— Спокойнее, гражданин москвич, — остановил его капитан. — Вам пока слова не давали.
— Какие у вас есть доказательства своего утверждения? — спросил он Владимира Сергеевича.
— Доказательств сколько угодно. Можно начать с самых простых. Будем рассуждать логически. Может ли кто-нибудь из вас по внешним признакам определить, кто из нас оригинал, а кто копия?
— Допустим, нет, — сказал Соселия.
— Почему вы в таком случае верите моему двойнику, а не верите мне? Неужели только потому, что он выступил первым?
— Мы пока еще никому не поверили.
— Хорошо. Тогда вот второе доказательство. У меня на руках оригинал паспорта и других документов. У него — дубликаты, которые я взял для него в силу исключительных обстоятельств. С точки зрения закона, при наличии дубликата и оригинала, что имеет большую силу? Кажется, ясно, что оригинал. Третье. Я — ответственный работник, лицо известное в высших инстанциях, обо мне высокого мнения директор нашего завода. Он — рабочий низкой квалификации, потому что как копия неизбежно уступает мне по умственным способностям.
— Да, да, — снова вмешался Стулов, не обращая внимания на недовольный возглас Соселии. — Я подтверждаю. Когда Владимир Сергеевич поставил вместо себя двойника, тот едва не завалил дело.
— Я спокоен, тверд, выдержан, — продолжал Владимир Сергеевич. — Он же эмоционален, вспыльчив, склонен к необдуманным поступкам. Я умею управлять собой, он подвержен переменам настроений. Из всего сказанного следует, что я гораздо полнее его выражаю черты, присущие виду Гомо сапиенс, он же находится ближе к животному миру. Следовательно, я оригинал, а он моя несовершенная копия.
— Гомо сапиенс Владимир Сергеевич! Ах ты, господи! — воскликнул Володя. — Все признаки высшей расы!
А Соселия засмеялся.
— Лихо! Прямо как теорему доказал.
— Не понимаю, что смешного вы нашли в моих словах? — недовольно сказал Владимир Сергеевич.
У Лидочки не выдержали нервы. Обида за Володю, страх, что милиционеры поверят бессовестному вранью, возмущение беспринципностью бывшего мужа подняли ее с места. Она подошла к Владимиру Сергеевичу рассерженная и решительная.
— Как тебе не стыдно! — заговорила она дрожащим от обиды и гнева голосом. — Тебе прекрасно известно, кто он, а кто ты. Зачем ты лжешь? Неужели ты думаешь, что это поможет?
— А вы? — повернулась она к Стулову. — Вы просто Корыстный, бессовестный человек! Володя разоблачил ваш вредительский проект, и теперь вы ему мстите.
— Но, но, спокойнее, — Стулов выставил вперед пухлую ладонь. — Все это эмоции, голословные обвинения. Говорить мы все умеем.
— Лидия Ивановна, — позвал ее Володя, — садись, не трепи себе нервы. Вообще, это удар ниже пояса, — заметил он, обращаясь к двойнику. Если я воспользуюсь твоими склочными методами, то легко докажу, кто из нас поддельный, а кто настоящий. Чего ты тут нагородил? Ты же отлично знаешь, что родился не от женщины, а создан искусственно, методом копирования. Мы тебе в свое время это объяснили. Вынуждены были объяснить. Нужно быть совершенно законченным наглецом, чтобы отрицать очевидное.
— Это неизвестно, кто из нас родился от женщины, а кто создан искусственно.
— Как это неизвестно? Да в своем ли ты уме?
— Я всегда в своем уме в отличие от тебя, потому что умею мыслить логически. Для любого взрослого человека его рождение — событие прошлого, которого он увидеть не может, потому что прошлое восстановить невозможно. А поскольку истинным можно считать только то, что можно увидеть и проверить, то факт рождения есть не предмет знания, а предмет веры, то есть ложного знания.
— Чертовщина какая-то! А если я привезу сюда свою мать?
— Мать в свидетели не годится. Ни одна мать не сможет строго логически доказать, что является матерью данного человека. А поэтому с какой стати должны верить, что именно ты произошел от женщины?
— Это бессовестно, Владимир Сергеевич! — сказала Лидочка.
— Ты оперируешь не логической категорией, Лидия. Кроме того, если употреблять это понятие, то тебя саму в первую очередь следует назвать бессовестной. Ты ушла от законного мужа к личности темной и сомнительной.
— Нет, так у нас дело не пойдет! — возбуждаясь, заговорил Володя. Существует, в конце концов, одно совершенно неопровержимое доказательство, что ты гомункулус. Достаточно посмотреть под микроскопом образцы ткани твоего тела, чтобы убедиться, что они состоят из симметричных молекул, о чем ты, конечно, и не подозреваешь. Для современного биолога это лучшее доказательство твоего искусственного происхождения.
— А вот уж тут извините! — завертел рукой Стулов. — Владимир Сергеевич не подопытный кролик. Никакие законы не разрешают производить эксперименты над живыми людьми.
— Тогда я отдам на исследование ткани своего тела,
— Это ваше личное дело! Можете хоть ногу отдать, это ничего никому не докажет.
«Вот стервец!» — в гневе подумала Лидочка.
К Владимиру Сергеевичу подошел маленький Соселия.
— А ну-ка, посмотрите мне в глаза, — приказал он.
— В чем дело? — с независимым видом сказал Владимир Сергеевич.
— Вы утверждаете, что все сказанное вами — правда?
— Да.
— Все, до последнего слова?
— Разумеется.
— И вы можете объяснить нам, каким образом произвели двойника?