На охотничьей тропе
Шрифт:
Тимофей сначала нс поверил, что Благинин собирается на промысел, но когда тот начал натягивать высокие болотные сапоги и брезентовую куртку с капюшоном, возмутился:
— Да ты что, ошалел, Иван, что ли? В такую погоду добрый охотник собаку не выгонит на улицу, а ты…
— А что ж по-твоему — пропадать ондатре? Коршун, он всегда на готовенькое пожалует.
В разговор вмешались другие охотники, стараясь убедить Благинина не выезжать на озеро.
— Волны-то сейчас какие. Лодку на Лопушном, что щепку на море, кидать будет, — заметил Ермолаич.
— Ой, Иван Петрович. Салимка тебе не даёт совет ехать. Перевернёт лодку — не выберешься.
— Не езди,
Благинин понимал беспокойство о нём товарищей, да и сам хорошо знал по опыту, что нельзя выезжать на озеро, но мысль о том, что пропадут шкурки ценных зверьков, капканы, а главное не будет выполнено обязательство, заставляла его колебаться.
Иван сидел у стола, подперев голову руками, и задумчиво смотрел в окно, за которым раскачивалась одинокая сгорбившаяся берёзка, стуча обломанными сучьями в стекло.
«И ей одной трудно, бьётся ветками в окно, будто помощи просит», — подумал Благинин и, встав с табурета, начал молча стягивать с себя брезентовую куртку.
— Давно бы так. А то разлетелась сова и сама не знает куда! — скороговоркой выпалил Тимофей и, довольный, подмигнул Салиму. Тот похлопал Благинина по плечу и успокаивающе сказал:
— Не унывай, мой дружка, всё целым будет. Наше нам достанется.
После завтрака каждый занялся своим делом. Охотники заряжали патроны, в другой половине избы рыбаки чинили сети, дед Нестер теребил на похлёбку уток, Ермолаич, примостившись у окна, читал вслух «Тихий Дон». Тимофей Шнурков и Борис Клушин, подсев поближе к тёплой печурке, расставили на шахматной доске фигуры. То и дело раздавались их бойкие восклицания: «Шах королю!», «Гардэ!», «Ишь, попёрся со своим конём!», «А мы вот твою пешечку рубанём». Вокруг столпились «болельщики», подсказывая то одному, то другому играющему. Благинин же ко всему был безразличен Он часто выходил из избушки, всё посматривал — не утихает ли ветер, брёл даже на пристань и долго наблюдал, как пенистые волны, словно живые существа, с шумом выбрасываются на берег. Возвращался в избушку ещё более хмурый. Дед Нестер участливо спросил:
— Покой потерял?
— Потерял. Места себе не нахожу, сознался Иван Когда же солнце стало показывать на полдень. Благинин тихонько, чтобы не видели товарищи, пошёл на берег, захватив с собой брезентовую куртку и резиновые сапоги. Завернув за угол избушки, он натянул на себя одежду (так-то лучше, а то опять отговорят!), взял вёсла и пошёл к пристани. Повстречался дед Нестер с ведром воды.
— Пошёл? — спросил дед.
— Пошёл. Нестер Наумыч. Не могу в избушке отсиживаться, не могу. Не снимешь сейчас капканы, потом вообще их не соберёшь. Пока до промхозовского склада доберёшься, сколько горячих денёчков потеряешь.
— Эго верно. Но ты уж поосторожней.
— Ладно, ладно, дед. Ты вот с полным ведром повстречался. Хорошая примета, весело проговорил Иван и, не оглядываясь, пошёл к озеру.
Дед Нестер долго смотрел на удаляющегося Благинина, на его ладно скроенную фигуру и уверенную твёрдую походку, подумал: «Молодость!.. Этот своё возьмёт. И я когда-то таким был: горячим, норовистым».
Старчески сгорбившись, Нестер Наумыч пошёл к избушке.
Благинин оттолкнул лодку от пристани, легко прыгнул на корму и вскоре был на средине озера. Здесь долблёнку подхватило волной, бросила с гребня вперёд. Она ныряла в провалы между волнами, и порой казалось, что вода захлестнет её и увлечёт в бездну. Но ветер теперь дул в спину, долблёнка быстро продвигалась
В тихую погоду озеро красиво: волны спокойно выплёскиваются на прибрежную топкую лабзу; высоким и густым плетнём стоят камыши, да редко, на вязком берегу, точно расставленные километровые отметки, растут одинокие кусты тальника, склоняя свои кудрявые головы к самой воде; на зеркальной поверхности воды колышутся, словно размахивая крыльями, широкие листья, похожие на лопухи, отчего озеро и получило название Лопушное. Летом в них раскрывают свои бутоны белые лилии. Сейчас же оно потеряло свою нарядность и выглядело суровым. Волны белыми чудовищами прыгают на раскисшую лабзу, подминая её под себя; камыши в осенней жёлто-серой окраске неистово раскачиваются под порывами ветра, загребают воду верхушками; лопухи покрылись пенистыми барашками; птицы, всегда дружными стайками качавшиеся на равнине Лопушного, забились в глухие заросли. Лишь большие чайки-клуши, выискивая рыбёшку, низко носились над вздыбленными волнами.
Благинин выплыл на плёс, где у него были расставлены капканы. Здесь волны были мельче — камыш широкой спиной загораживал доступ большому ветру. Буря изменила облик береговой линии, нагнала рогозового валежника, уничтожив охотничьи приметы, и капканы разыскивать было трудно.
Не менее полчаса Благинин затратил на поиски ловушек и однако был доволен: промысел оказался удачным, немногие капканы остались пустыми. Видно, чуя непогоду, ондатра вечером усиленно сновала по плёсам, разыскивая корм.
Предстоял трудный путь обратно. Плыть, когда ветер дует в лицо, куда тяжелее и опаснее, чем по ветру. Прежде чем отправиться назад, Иван принял некоторые меры предосторожности: связал капканы вместе с добычей и прикрепил их к сидению, чтобы не потонули, если перевернёт лодку, нарубил кочек и накидал в носовую часть долблёнки — лишняя тяжесть не даст ей крутиться на волнах.
Пока путь пролегал по просекам камышей и мелким плёсам, Иван без большого труда гнал лодку навстречу волнам, но лишь вышел на открытую воду, как её стало бросать из стороны в сторону.
Вал полной грудью наскакивал на судёнышко, поднимал на свой гребень и бросал на другой вал. Вода взлетала кверху, заливалась за борт лодки.
Вскоре одежда охотника стала мокрой до нитки. Осенняя вода растекалась по телу, но Благинин не чувствовал холода, наоборот, лоб его покрыли мелкие росинки нота, которые скатывались на кончик носа и затем на куртку, чёрные, с вороным отливом волосы, выбившиеся из-под фуражки, слиплись в бесформенные сосульки. Он грёб изо всех сил, мускулы рук уже болели от напряжения, а плыть было ещё далеко.
«Одолеет ветер, не дотянуть до пристани», — думал Иван, стараясь держаться ближе к берегу, хотя знал, что прибрежная лабза не принесёт ему спасение.
Там, где озеро делает крутой поворот, на долблёнку наскочила крупная волна, повернула её поперёк, другая хлынула через борт. Благинин старался направить нос лодки навстречу ветру, но в ней уже было вполовину воды и она плохо повиновалась. Новый порыв ветра остервенело захлестнул лодку волной, и та, поддавшись, перевернулась.
«Конец!..» было первой мыслью Ивана, когда холодная волна ожгла его тело. Новым валом лодку отнесло от охотника, отрезав путь к спасению.