На острие луча
Шрифт:
— Тебе плохо, Фил, ты болен? — забеспокоился Квинт.
— Нет. Устал. Спать хочу, — пролепетал я.
— Правильно, отдохни. А я что-нибудь приготовлю.
Я проспал около двенадцати часов. Квинт ожидал моего пробуждения и, по мере остывания кофе, подогревал его.
Когда я осушил поллитровую кружку, Квинт встревоженно спросил:
— Скажи честно, Фил, это я? Ты меня не подменил?
— Это ты.
— А почему голова не моя? Лицо-то чужое. Разве я таким уродом был? Никогда не был. Посмотрел в зеркало — что такое?! Думал, кривое оно, так нет. Все отражается нормально. Я и к твоему лицу его подносил, оно не исказилось. Что же это такое, Фил?
— Да, тебя несколько видоизменили.
— Пластическую
— Нет. Да ты не нервничай. Все пройдет, и прежний облик вернется к тебе. Тебя не полностью обработали, и твои гены победят введенную сыворотку.
И я рассказал ему все, что знал об Ужжазе. Выслушав мой рассказ, Квинт со всей решительностью заявил:
— Это заведение нужно ликвидировать. С корнем и без промедлений. Какой большой негодяй. Варвар!
— Согласен. Ликвидировать надо, но желательно своими силами. Незачем знать человечеству о таких подонках. Что ты конкретно предлагаешь?
— А то, что нечего с ним чикаться, — разошелся Квинт, — в нуль-пространство его, изверга. Пусть с мухой и клопом болтается. С фараоном шутки плохи.
— Но, но, Квинт. Забыл о гуманности? Пусть лучше Ужжаз сам пожалует к нам. Попробуем вразумить его.
После недолгого раздумья я решил перевоспитать Ужжаза, чтобы он принес пользу человечеству. Да и макет я хотел изъять у него. Конечно, это оторвет нас от основной работы, но я не мог допустить, чтобы Ужжаз творил свои черные дела.
Мысль сама по себе из ничего не возникает. Чтобы она возникла, нужна энергия. Пища дает живому организму химическую энергию, необходимую для поддержания температуры тела, обмена веществ и мышления. Мысль затрачивает какую-то часть полученной энергии на сознательную деятельность человека, а избыток ее излучается в виде электромагнитных волн в пространство. Энергия этих волн так ничтожно мала, что практически их никаким прибором уловить нельзя. Мне пришлось срочно создать такой прибор. И попутно разобраться в ходе мыслей. Иными словами, я получил возможность читать мысли на расстоянии.
Пока Квинт собирал по схеме мыслеприемник, я усовершенствовал аппарат, с помощью которого обучал Квинта после оживления. Сейчас он мог мои мысли усиливать в сотни миллиардов раз и затем излучать их узким направленным лучом.
Опробовав аппаратуру, мы приступили к делу. Я нацелился антенной на остров. Конечно, это нескромно, но мне пришлось прочитывать мысли посторонних людей, среди которых я искал мысль Ужжаза, чтобы запеленговать его точное местонахождение. Я чувствовал себя весьма неловко, когда узнавал, что кто-то расстроился из-за рыбалки, кто-то ликовал по поводу удачного обмена почтовыми марками, кто-то переживал, что рано начал лысеть… И, наконец, она, сугубо Ужжазовская мысль. Я сразу отличил ее от тысяч других: хромосомы, химические формулы, стандартный дикарь и стандартный ученый. Я определил его волну и, включив мыслеизлучатель, стал посылать свои мысли в его мозг. Он стал думать по-моему. А думал я следующее: «Что я делаю? Неужели я на это способен? Кому все это нужно? Как мне, безумцу, такое в голову пришло? Стандарт!.. К черту эту затею! Сколько несчастий из-за меня! Каюсь, каюсь. Вернуть всем подопытным сознание. Лечить людей — вот мое призвание. Отозвать всех агентов. Сейчас же, немедленно. Отозвать и покинуть этот остров. Вычеркнуть черные страницы из моей жизни. Через месяц я должен быть у Сизой косы. Координаты… Надо записать».
— Сеанс окончен, — сказал я. — Ужжаз перевоспитан. В данный момент он записывает координаты. Скоро будем встречать его.
— Передумает еще, опомнится, — сомневался Квинт.
— Не передумает. Мы коснулись святая святых — мозга. Я капитально и навсегда вдолбил в его голову свою мысль. Сейчас у него одно на уме: любой ценой искупить свою вину и нести людям только хорошее. Через месяц мы с ним встретимся.
К Квинту уже возвращались прежние черты лица. Все хорошо. Осталось последнее. Надоели мне эти скафандры. И бросить нельзя, надо довести испытание до конца. Оно, я думаю, обойдется без происшествий. Не станет ли скафандр при низкой температуре твердым и хрупким? Чтобы это узнать, нужно его на пару часов погрузить в жидкий гелий, имеющий самую низкую температуру — на один градус выше абсолютного нуля. Кроме того, он сверхтекуч, и можно заодно проверить герметичность соединения горловины шлема со скафандром. Когда-то, изучая свойства жидкого гелия, я получил его в изрядном количестве и он хранился у меня в специальном сосуде.
Испытание решили провести завтра.
Ночью сквозь сон чувствую, что меня морозит. Укутался поплотнее, свернулся калачиком. Холодно! В конце концов мороз окончательно разбудил меня.
Гляжу — кругом иней, окна разрисована узорами. Висящий над изголовьем термометр показывает минус двадцать четыре градуса. Я рванулся к ближайшему окну. Открыть шпингалеты не мог, пальцы не повиновались. Ударил по стеклу, и меня обдало струей теплого предутреннего воздуха. В несколько секунд все окна были распахнуты настежь. А где же Квинт? Одежда его лежит на стуле, а самого нет. В коридоре раздались шаги. Я прислушался и узнал встревоженный голос дяди Коши.
— Заморозки. Пропал огород.
— Много ли огурчикам надо, — чуть не плакала тетя Шаша. — У, ироды! Радио-то. Восемнадцать тепла передавали.
Соседи торопились на улицу.
Я заглянул в ванную и все понял. Пока я спал, Квинт, желая обрадовать меня, облачился в скафандр, он перелил жидкий гелий в ванну, а потом погрузился в него с головой и, испытывая скафандр, уснул. Интенсивно испаряясь, гелий сковывал все холодом и теперь его осталась небольшая лужица. Я разозлился и потряс Квинта за плечи, про себя радостно отметив, что скафандр остался теплым. Квинт сладко зевнул, потянулся и продолжал досматривать сны.
Отдушина из ванны проходит через коридор, и я услышал, как вернулись соседи.
— Радио не обмануло. На улице тепло, — говорил дядя Коша. — А здесь… Ну и холодина! Впору шубу надевать.
— Это вот они все, — прошипела тетя Шаша. — От них мороз-то идет. Наказал бог соседом!
— Нет, пора выяснить их личности. Хватит терпеть! — решительно сказал дядя Коша и постучал в дверь.
Я еще раз толкнул Квинта и вышел из ванной.
— Войдите.
— И войду. Еще как войду, — подбодрил себя дядя Коша и открыл дверь. Из-за плеча его виднелась непричесанная голова тети Шаши.
— С добрым утром, — сказал я. — Что это вы раньше солнца поднялись?
Сосед окинул взглядом комнату.
Картина неприглядная. Битое стекло, снег и иней. Я посинел и дрожу как осиновый лист.
— Холод меня поднял. Десять градусов ниже нуля, — не отвечая на приветствие, пробубнил дядя Коша. Воинственный пыл его почему-то угас. — Я хочу знать, когда это все кончится? Сегодня вы нас заморозили, а завтра изжарите. А этот ужасный скрежет до сих пор преследует меня. Мне не нравятся эти темные дела. Нам нужен покой. Вы отравляете нам жизнь. Мы не можем спокойно спать. Сплошные кошмары. Согласитесь сами, так дальше нельзя.
— Согласен. Я приношу извинения. Садитесь.
— Постою. Нам извинений не нужно, нам покой нужен. И что-то в вас есть подозрительное, неспроста это все делается. С какой стати вам вздумалось замораживать нас?! — вдруг распалился он.
— Ставили опыт, и по моей вине вышел небольшой недосмотр.
— Это называется опыт! Околеть можно…
Сосед неожиданно вздрогнул и схватился за сердце, но сразу же успокоился: из ванной, как был в скафандре, с заспанной физиономией вышел Квинт. Увидев соседа, он беззвучно поздоровался и начал что-то говорить.