На острие ножа
Шрифт:
— Красиво тут у тебя, — сказал я, чтобы что-нибудь сказать.
Тут меня осенило. Меня впервые с самого детства пригласили в трефовый дом. Странное ощущение. Я не мог избавиться от чувства, что мне здесь быть не полагается. Это как-то неправильно. Как будто мне тут небезопасно.
— Кухня вон там. — Кара повела меня в дом.
Я следом за ней прошел в небольшую, но грамотно обставленную кухню с кремовыми стенами и дубовыми шкафчиками. Пол был из светлого камня.
— Классный у тебя дом, — сказал я. —
— Да, неплохо. — Кара пожала плечами. — Хотя, должна признаться, этот дом я купила на деньги, которые мне достались по наследству.
— Богатый дядюшка? — Я усмехнулся, чтобы скрыть яд в голосе.
— Нет. У меня папа умер от инфаркта четыре года назад. Я купила дом на деньги, которые получила по страховке.
— А, понятно. Грустно.
Кара хмыкнула с деланой небрежностью:
— Он до этого довольно долго болел.
— Все равно, наверное, тяжело.
Я вспомнил собственного отца. Не то чтобы я его вспоминаю каждый день, но, когда вспоминаю, по-прежнему горько. Очень.
Кара открыла холодильник и достала бутылку вина.
— Ни в чем себе не отказывай, — сказала она, придержав передо мной дверцу.
Я заглянул в один из самых отменно набитых холодильников, какие только видел, и так и сказал.
— Должна признаться, в обеденный перерыв я обчистила супермаркет, чтобы тебе было из чего готовить, — сообщила Кара.
Я обернулся и посмотрел на нее, не понимая, зачем ей было трудиться. Она так смутилась, улыбнувшись мне, что я невольно улыбнулся в ответ. И тут я вспомнил, зачем пришел — и кто она такая. И хотя снаружи продолжал улыбаться, внутри улыбка погасла.
Я взял двух сибасов, отрубил им головы, помыл, натер пряностями и отправил в духовку.
— А зачем головы отрубать? — поинтересовалась Кара.
— Не могу есть рыбу с головой, — честно ответил я. — Они на меня так смотрят, будто говорят: «Как ты мог?!»
Кара посмеялась и встряхнула головой:
— Какой ты странный, однако!
И я в ответ тоже посмеялся — совершенно искренне. Но отвернулся первым. Бросил несколько молодых картофелин в кастрюлю с кипящей водой, пока Кара нарезала салат. Мы оба прихлебывали пино-гриджио из бокалов. Кара включила музыку — рок, один из моих любимых исполнителей. Это нулёвая музыка в мою честь или Каре и в самом деле нравится?
— Тебе правда нравятся «Шершни»? — не сдержался я.
— Да, очень. Обожаю рок и уайт-метал.
— А я думал, ты больше по джазу, этно, классике и всему такому, — сказал я.
Кара склонила голову к плечу и пристально поглядела на меня:
— В смысле, Крестовая музыка как противоположность нулёвой?
— Ну да, примерно.
— Неужели ты из тех, кто считает, что Крестовую музыку могут оценить только Кресты, а нулёвую должны слушать только Нули?
— Нет-нет, — ответил я. — Просто я думаю, что это нечестно, когда нуль записывает крутой сингл, а какой-нибудь Крест делает на него кавер и потом именно Крестовую версию включают в хит-парады и гоняют по радио.
— Согласна, — тут же кивнула Кара. — Раскручивать нужно лучшую версию, кто бы ее ни спел.
— А в жизни получается иначе, правда? — Я чувствовал, что сейчас оседлаю любимого конька. — Возьми, к примеру, уайт-метал. Этот музыкальный жанр создан и исполняется нулями. А кто у нас самый знаменитый — и богатый — исполнитель уайт-метала? Де-Коста Бейфенве, Крест.
Кара снова кивнула:
— Тут ты прав. И да, у меня есть диск Де-Косты Бейфенве. Но «Шершней» у меня целых три диска.
— Ну и хорошо. — Я выдавил улыбку. Отпил несколько глотков белого вина, покатав каждый на языке, прежде чем проглотить.
— Как тебе вино? — спросила Кара.
— Неплохо, — ответил я.
Я взял из ящика с приборами маленький, но очень острый нож для овощей и потыкал картошку, сварилась ли. На втором или третьем тычке шестое чувство подсказало мне, что на меня смотрят. Я развернулся и обнаружил, что Кара буравит меня взглядом. Но на сей раз она не отвела глаза, когда я поймал ее за этим занятием.
— Что случилось? — спросил я.
— Да так, думаю о тебе, — призналась Кара.
— О чем именно?
— Правильно ли я тебя понимаю, — ответила Кара.
— В каком смысле?
— Ну что тебе так же одиноко, как и мне, — проговорила наконец Кара.
Я весь оцепенел. Пальцы так сильно стиснули рукоятку ножа, что костяшки заныли. Но я ничего не ответил. Кара посмотрела на меня в упор:
— Вот я и подумала, что мы поладим. Волки-одиночки и все такое.
Волки-одиночки…
Да, я один, но не настолько, чтобы встречаться с трефой, горько подумал я. И тем не менее вот он я, торчу у трефы дома и слушаю, как она пытается устраивать мне психоанализ. Лучше положить нож, чтобы не наделать глупостей. Я аккуратно опустил его на столешницу. И так и не ответил.
— Мы подошли к тому месту, где ты говоришь мне, что у тебя жена и двое детей? — неуверенно улыбнулась Кара.
Я мотнул головой.
— Я правильно догадалась? — допытывалась Кара. — То есть, если нет, прошу прощения.
Молчание.
— Да, ты правильно догадалась, — сказал я наконец. — У меня никого нет.
И это был первый раз, когда я произнес такое вслух. И кто первый это слышит? Трефа. Тьфу ты, гадость. Я сам себе был гадок. Кое-что нельзя говорить. Когда это говоришь, оно становится еще реальнее, еще правдивее. Я закрыл глаза и отвернулся. Не хватало еще, чтобы она сейчас видела, как же я ненавижу ее за то, что она заставила меня признаться, насколько я одинок.
И за это она тоже поплатится, дайте только срок.