На острие ножа
Шрифт:
Но тут она сделала такое, чего я вообще не ожидал. Она подошла ко мне и поцеловала в щеку. Я вздрогнул, повернулся к ней, вытаращился на нее. Она с улыбкой вернулась к салату. Я так и стоял, и меня одолевала непонятная тоска. Стоял и тонул в унынии и жалости к себе.
Не все ли равно, в чем тонуть, раз уж тонешь.
Некоторое время мы продолжали свои занятия. Кажется, оба страшно смутились. По крайней мере я.
— На десерт будет фруктовый салат с ванильным мороженым — годится? — спросила Кара.
Я кивнул — говорить я еще не решался.
— Хорошо. Поможешь нарезать?
Мы
— Пойду поставлю еще что-нибудь. — Кара двинулась в гостиную.
Я смотрел ей вслед с недоумением. Куда это она? Музыку из гостиной мы здесь не услышим, если не вывернуть громкость на полную. А Кара что-то не похожа на тех девчонок, которые любят, чтобы музыка у них грохотала. Неожиданно кухню заполнила нежная задушевная мелодия, лившаяся откуда-то сверху. Я поглядел наверх и увидел под потолком две колонки, которых раньше не замечал. Мог бы и догадаться.
Когда Кара вернулась в кухню, я спросил:
— Куда еще у тебя проведена музыка?
— Сюда, в гостиную, в столовую, в ванную и в мою спальню.
— А… здорово, — сказал я, просто чтобы что-нибудь сказать. — А что это сейчас играет?
Еще не кончился проигрыш, поэтому я не сразу узнал исполнителя. Кара открыла рот, чтобы ответить, но не успела ничего сказать — вступил фронтмен «Черного янтаря». Этот фальцет я узнаю с первой ноты.
— А, загадка разгадана.
— Тебе нравится «Черный янтарь»? — спросила Кара.
— Ничего такая группа. — Я старался не слушать тошнотворно-сладкий голос, заполнивший все углы.
— Ты их не любишь, да? — уточнила Кара. — Давай выключу, если ты хочешь послушать что-нибудь другое.
Господи Боже мой! Я подошел к Каре и протянул руку. Хотя Кара смотрела на меня вопросительно, она все равно без сомнений вложила свою руку в мою, я пододвинулся поближе и приобнял ее за талию. Кара посмотрела на меня снизу вверх и просияла, и мы стали танцевать. Я это делал только потому, что девчонки такое любят. Кара обвила меня руками, положила голову мне на плечо. Я посмотрел на нее и увидел, что она закрыла глаза. Мы раскачивались под романтическую песню, а я глядел куда-то в пустоту.
У нее есть деньги. Тебе нужны деньги, твердил я себе.
«Черный янтарь» вообще не в моем вкусе. Но как легко было бы забыть все, что я считал истиной. Как легко было бы просто закрыть глаза.
— Ладно тебе, Стив. Будь честен. Ты терпеть не можешь «Черный янтарь»!
Я и не замечал, что Кара смотрит на меня, пока она не подала голос.
— Да, вынужден признать, — сказал я, — что, по-моему, голос у их фронтмена такой, будто его краб за причиндалы держит.
Кара прыснула со смеху. Я слегка удивился, что она находит такое смешным, потом тоже ухмыльнулся.
— Ты просто не разбираешься в музыке, — заявила Кара.
— Дурное воспитание, что поделаешь.
— Стив, ты умеешь меня насмешить, — сказала Кара. — Наверное, поэтому ты мне так и нравишься.
Она говорила серьезно. И я сам удивился, почувствовав, что благодарен ей за это.
Глава 20 x Сеффи
Милая Калли!
Эта неделя у меня, похоже, гостевая. Знаешь, кто объявился сегодня с утра? Мама. Я глядела, как она шествует по проходу, не глядя ни вправо, ни влево, ни дать ни взять императрица. И вот что я тебе скажу — как ни странно, я была рада ее видеть. Она приблизилась к моей койке без улыбки, глаза ясные, выражение лица собранное. Я поняла, что она совсем не пьяна и вообще ни в одной из фаз жизни пьяницы — ни похмелья, ни того голодного, одержимого, предвкушающего блеска в глазах, какой бывает, когда она планирует снова выпить, ничего такого. Она была трезвая. Я видела ее один раз в больнице, когда Минерва была ранена. Она со мной поздоровалась. Я прошла мимо без единого слова. Тогда я не хотела с ней разговаривать. И сомневалась, что хочу сейчас.
— Здравствуй, Персефона.
— Здравствуй… мама.
Мама направилась прямо к твоей кроватке. И едва она увидела тебя, Калли, как застыла на месте. Губы ее расплылись в медленной улыбке, все лицо осветилось изнутри. Я никогда не видела у нее такого выражения, ни до, ни после. Выражение всепоглощающей безответной любви. Она нагнулась взять тебя, и рука у меня сама собой дернулась помешать — но тут же упала обратно. Мама подняла тебя повыше, не сводя с тебя глаз, и стала баюкать.
— Здравствуй, Калли-Роуз, добро пожаловать, — прошептала мама.
На это у меня по щеке поползла слезинка. Но прятать лицо мне было ни к чему. Мама не сводила глаз с внучки.
— Сеффи, какая она красивая, — проговорила мама чуть ли не благоговейно.
— Да. Очень похожа на папу, — тихо отозвалась я.
Мама посмотрела на меня, потом снова на тебя, Калли. Я поймала себя на том, что задержала дыхание и жду, что она теперь скажет. Я думала, она положит тебя обратно и сменит тему — как минимум.
Но нет.
— Да, и правда, — согласилась мама, помолчав. — Должно быть, ты назвала ее Калли в честь Каллума.
— Не смогла придумать более близкого женского имени.
— Калли-Роуз… Красиво, — проговорила мама. — Ей идет.
Мне захотелось завизжать, лишь бы она замолчала. Осуждение и презрение я бы вынесла. Но такая доброта ко мне, одобрение и любовь в ее голосе, когда она смотрела на тебя, проскользнули под все мои доспехи и больно ранили. Очень больно. Бороться с безразличием значительно проще, чем с пониманием.
— Ма, ты зачем пришла? — спросила я, нарочно назвав ее «ма», потому что знала, что ей так не нравится и она предпочитает «мама».
Но она не поддалась на провокацию. Только улыбнулась.
— Хотела увидеть тебя и внучку, — ответила она. — А если бы знала, где ты живешь, пришла бы проведать тебя гораздо раньше.
— Ты видела объявление в газете?
— Я же тебя знаю. Это было нарочно, — заметила мама.
— Как я сказала Минерве, мы с Калли должны были уже выписаться к тому времени, как его напечатали.
— Тогда благодарю провидение, что вы не выписались, — снова улыбнулась мама.
Тут я посмотрела на нее — по-настоящему посмотрела.