На острие
Шрифт:
– Ты не ощущала своей вины?
– В каком-то смысле да, ощущала. Непосредственно ей во вред я ничего не сделала, но подставила тебя, чтобы Джастину было легче ее дискредитировать. После того как Джен умерла, я не могла прийти в себя. Я должна была полностью изменить свой стиль работы, что означало смену места службы. Поэтому я ушла.
– Ты ждешь, что я поверю, будто ты стала совсем другой женщиной? – спросил Кальдер с изрядной дозой цинизма в голосе.
– Ты можешь верить во что тебе заблагорассудится, –
– Хмм… – Кальдер не был ни в чем уверен, но волосы и очки говорили о том, что произошедшие в ней изменения подлинны, что это вовсе не маска на один вечер. – Но почему Карр-Джонс и ему подобные ведут себя таким образом? Да, он сумел доказать, что способен раздавить Джен, но зачем ему это понадобилось?
– Он ненавидит женщин, особенно умных.
– И ты знаешь почему?
– Возможно. Он привык разговаривать со мной ночами, когда бывал в подпитии. Джастин ненавидит мать. Когда он рос, она постоянно крутила романы и до сих пор никак не успокоится. Его отец – железнодорожный служащий в Уэллсе. Ты это знаешь?
– Нет.
– Как бы то ни было, но она втаптывала его в грязь. Водила шашни на глазах сына и мужа. Думаю, что Джастин унаследовал свою безжалостность от матушки. Так же как и ум.
– Похоже, они вполне стоят друг друга.
– Возможно, – кивнула Тесса.
– У него есть какие-нибудь подружки?
– Насколько я знаю, нет. Но ему нравится секс. Я думаю, что он предпочитает за него платить. Тебя интересует, почему я к нему так прилипла?
– Подобный вопрос у меня, надо признаться, возникал.
– Все очень просто. Джастин блестяще работает. Он восходящая звезда, и я считала, что он прихватит меня с собой. В то время я не осознавала, что цена этому может оказаться слишком высокой.
Кальдер вдруг ощутил, что начинает испытывать к Тессе сочувствие. По крайней мере девушка стала задавать себе трудные вопросы. В «Блумфилд-Вайс» работало множество людей, которые никогда не достигали этой фазы.
– Ты слышала о том, что случилось с Перумалем?
– Да, слышала.
– Думаю, несчастного случая не было. Мне кажется, это имеет отношение к смерти Джен.
– И каким же образом ты пришел к подобному заключению? – не скрывая своего скептицизма, спросила Тесса.
Кальдер рассказал о визите индуса в Норфолк, а также передал ей слова Сэнди Уотерхаус о том, что у Джен якобы был какой-то план отомстить Карр-Джонсу и что план этот имел отношение к хеджевому фонду «Тетон». Он сказал, что текст предсмертного сообщения мог быть составлен не самой Джен, а ее убийцей – человеком, услуги которого оплатил Карр-Джонс.
Тесса слушала
– Но у тебя же нет никаких доказательств.
– Нет, – согласился Кальдер. – Но может быть, тебе что-то известно о проблемах, которые могли возникнуть у Карр-Джонса с фондом «Тетон»?
– Джастин никогда не вел дел с этим фондом напрямую. С «Тетоном» работал только Перумаль. Каким-то образом он ухитрился заполучить эту позицию.
– О'кей. Поговорим в таком случае о Перумале. Были ли у него какие-нибудь разногласия с фондом? Споры? Дискуссии? Один словом, нечто такое, что могло вызвать подозрения.
Тесса докурила сигарету и обвела взглядом посетителей. Пианист наигрывал какую-то мелодию из репертуара Синатры.
– Да, – сказала она наконец. – Думаю, что нечто подобное имело место.
– Расскажи.
Тесса взглянула на него, явно не зная, как поступить, затем заговорила:
– Ты помнишь, как за год до этого «Тетон» играл на понижение с государственными облигациями Италии?
– Естественно, помню. Я тоже это делал и, прежде чем бросить затею, пару раз оказался в минусе. Пресса обвинила Мартеля в том, что он вынудил Италию выйти из зоны евро.
– Значит, так. Мартель и «Блумфилд-Вайс» провели крупную операцию с деривативами. Это были так называемые облигации ИГЛОО. Операция была очень рискованная. В том случае, если бы «Тетон» провел ее как надо, навар мог оказаться огромным. А если нет, произошла бы катастрофа. Перумаль разрулил ситуацию.
– Как получилось, что я ничего об этом не знал? – спросил Кальдер. – Я же занимался тем, что работал против него.
– Перестань, Зеро. С каких это пор наша группа сообщала твоей, чем мы занимаемся?
– Да, думаю, ты права.
– Как бы то ни было, рынок работал против Мартеля, по крайней мере первоначально. Мартель лишь стал играть крупнее. Мы в качестве вознаграждения должны были получить десятки миллионов. Но когда дело дошло до ежемесячной переоценки, то облигации ИГЛОО оценили. Ты знаешь как?
– Нет, не знаю.
– В девяносто восемь с половиной. А это означало, что потери фонда «Тетон» составили всего полтора процента.
– Ты считаешь, что цифра должна была быть ниже?
– Да. Примерно на тридцать пунктов.
– И кто проводил ревальвацию?
– Перумаль.
– И какие потери означали эти тридцать процентов?
– Если я не ошиблась в расчетах, примерно триста миллионов долларов.
– Три сотни миллионов! – Кальдер немного помолчал, переваривая информацию. – Если кто-то узнал, что группа деривативов помогла клиенту скрыть такие гигантские потери, «Блумфилд-Вайс» захлебнулся бы в дерьме, а карьере Карр-Джонса пришел бы конец. Как ты считаешь, он знал, что проделал Перумаль?