На отмелях
Шрифт:
— Ну, конечно, заводил, — отвечал мистер Треверс, изумленный вопросом д'Алькасера. Он помолчал.
— Это не слепая привычка, как вы, может быть, думаете. Все мои привычки — результат строгого метода. Мне вообще приходится методически располагать мою жизнь, ибо иначе, вы сами понимаете, дорогой д'Алькасер, у меня не осталось бы времени на работу и на мои общественные обязанности, которые, само собой, очень ответственны. Я могу сказать, что моя общественная карьера оказалась успешной только благодаря методу. В моей жизни вообще не было незанятых минут. Между прочим, где моя жена? — спросил он, оглядываясь вокруг.
— Я говорил с ней всего несколько минут назад, — отвечал д'Алькасер, — Я не знаю, который час. Мои часы остались на яхте, но я думаю, что еще не поздно.
Мистер Треверс с необычной для него живостью скинул покрывавшую его легкую ткань и стал поспешно застегивать пиджак. Но, вместо того, чтобы стремительно вскочить на ноги, как ожидал д'Алькасер, он опять лег, откинулся на подушки и принял совершенно неподвижную позу.
Д'Алькасер постоял немного и затем начал ходить по «клетке». Походив, он остановился и участливо заметил:
— Вы, должно быть, не совсем здоровы?
— Я не знаю, что такое болезнь, — раздался голос с подушек, к великому облегчению д'Алькасера, который думал, что ответа не последует. — Хорошее здоровье играет огромную роль в общественной деятельности. Из-за болезни можно иногда упустить случай, который более не повторится. Я никогда не хворал.
Все это было произнесено заглушённым голосом, словно лицо говорящего было покрыто паутиной. Д'Алькасер снова принялся ходить взад и вперед.
— Я, кажется, спросил вас, где моя жена, — произнес заглушённый голос.
С большим самообладанием д'Алькасер продолжал ходить по «клетке», как бы не слыша вопроса.
— Знаете, мне кажется, что она сошла с ума, — продолжал заглушённый голос, — или я сошел с ума.
Д'Алькасер по-прежнему расхаживал мерными шагами.
— Знаете, что я вам скажу? — вдруг проговорил он. — Мне кажется, что вам совсем не хочется говорить о ней, Треверс. И вообще, вам, должно быть, ни о чем не хочется говорить. А говоря по правде, и мне тоже не хочется.
С подушки донесся слабый вздох. Д'Алькасер увидел, что на палубе показался свет, но, как ни в чем не бывало, продолжал ходить взад и вперед. Миссис Треверс и Лингард вышли из рубки и остановились у двери. Лингард поставил фонарь на крышу рубки. Голоса их не долетали, но фигуры виднелись совершенно явственно; миссис Треверс стояла прямая как стрела, а Лингард, опустив голову, стоял против нее. В его склоненном профиле, ясно очерченном на фоне освещенного пространства, чувствовалась как будто почтительность. Они стояли неподвижно, смотря друг на друга.
— Во мне есть одна мысль, которая должна бы сделать мое сердце тверже камня, — тихо говорил Лингард, — Я — Король Том, раджа Лаут, и могу любому человеку здесь смотреть прямо в лицо. Я должен заботиться о своем имени. Все дело в этом.
— Мистер д'Алькасер сказал бы, что все дело в чести, — пояснила миссис Треверс. Губы ее были спокойны, хотя по временам она чувствовала, как сердце ее усиленно бьется.
— Называйте это, как хотите. Это вообще то, без чего человек не может дышать свободно. А в то же время, вот сейчас, как то, что я стою с вами, мне это безразлично.
— Но мне-то это не безразлично, — возразила миссис Треверс, — Как то, что я стою тут, — мне это не безразлично. Это ваше достояние. Вы имеете на это право. И я повторяю, я очень забочусь об этом.
— Заботитесь о чем-то моем? — пробормотал Лингард, близко наклоняясь к ее лицу. — С какой стати заботиться вам о моих правах?
— Потому что, — отвечала она едва слышно, — потому что, если я когда-либо вернусь к моей прежней жизни, я не хочу, чтобы она стала еще нелепее из-за настоящих угрызений совести.
Голос ее звучал нежностью.
Лингарду показалось, что слова ее как бы ласкают его лицо.
Д'Алькасер все еще продолжал ходить взад и вперед по «клетке». Ему не хотелось, чтобы мистер Треверс опять приподнялся на постели и стал оглядываться кругом.
— Нашелся человек, который принимает к сердцу мои интересы! — прошептал Лингард. — И этот человек — вы, вы, которая отняла у меня всю мою жесткость!
— Я не хочу, чтобы вы были жестки, я хочу, чтобы вы были тверды.
— Чтобы укрепить меня, вы не могли бы сказать ничего лучшего, чем то, что вы сказали, — тихо раздался голос Лингарда. В его глубоких нотах звучала нежность. — Ни у кого на свете не было такого друга, как вы! — воскликнул он, подымая голову и как бы призывая звездную ночь в свидетели.
— А я спрашиваю себя, найдется ли на земле другой человек, которому можно было бы верить так, как я верю вам. И я говорю вам: идите спасать то, на что вы имеете право. Только будьте милосердны. Я не буду напоминать вам о вашей невинности. Должно быть, земля очень мала, что мы так странно замешались в вашу жизнь. После этого невольно станешь верить в судьбу. Но я не могу вести себя как фаталистка и сидеть сложа руки. Если бы вы были другой человек, во мне могла бы зародиться безнадежность или презрение… Вы знаете, как называет вас мистер д'Алькасер?
Из «клетки» бросавший в их сторону любопытные взгляды д'Алькасер увидел, что Лингард качает головой, и подумал: «Он ей в чем-то отказывает».
— Мистер д'Алькасер зовет вас Роковым Человеком, — сказала миссис Треверс немного смущенно.
— Сразу не выговоришь. Ну, да он джентльмен… Мне важно то, как вы…
— Я вас зову всячески, только не по имени, — поспешно договорила миссис Треверс. — Поверьте мне, д'Алькасер вас понимает.
— Он прав, — воскликнул Лингард.