На озере Светлом
Шрифт:
— Да где ж искать? — с отчаянием в голосе произносит Колокольцев. — Обыскано всё вдоль и поперёк.
— Ладно, ладно! Утром что-нибудь придумаем.
Слышно, как под окном у крыльца певуче поёт сирена директорской «Победы». Иван Алексеевич кричит: «Выхожу!» — закрывает окно и, на ходу осматривая взятый из стола пистолет, мелкими шажками, колобком сбегает вниз. Лицо у него встревоженное, челюсти крепко сомкнуты: если с мальчишками что-нибудь случилось, то найти их будет трудно: Светлое не любит отдавать свою добычу.
КОСТЁР
Машину сильно качает на выступающих из земли корнях. Просёлочная дорога так узка, что ветви деревьев то и дело с шорохом скребут, по крыше и обметают боковые стёкла. В ярких лучах фар лёгким серебряным облачком кружится мошкара, мелькают коричневые, голые стволы сосан.
На кордоне ещё светится огонёк: лесник ждёт гостей. Но ничего нового Флегонт Лукич сказать не может. Утром, возвращаясь с обхода, он встретил на Крутиках трёх мальчишек, ловивших рыбу с камней. Подошёл, попросил у них огонька прикурить. Тот, который повзрослее, ответил, что спичек у них нет. После обеда они все трое куда-то исчезли. Сейчас ходил туда, на Крутики, никого не видно.
— А вы не думаете, Флегонт Лукич, что они могли утонуть? — напряжённым, звенящим голосом спрашивает Столетов. Его волнуют непроглядная лесная темнота и несущийся со всех сторон неумолкающий шум леса. Здесь, в этой темноте, в непривычном, зловещем лесу, что-то случилось с Павликом, его сыном.
— Так ведь как скажешь, Владимир Павлыч? — медленно и неопределённо отвечает лесник. — Тонут больше всего в бурю, когда на воде захватит, а сегодня день спокойный был. Не должны бы утонуть…
Столетов поворачивается к сидящему сзади Годунову:
— Не съездить ли нам на лесоучасток? Возьмём людей. Хоть трупы поищем.
Слышно, как скрипят кожаные ремни на плечах Годунова: так резко поворачивается он там, на заднем сиденье.
— Экий ты паникёр, Владимир Павлыч, право! Уж и трупы! Другого ничего не придумал?
Сказано грубовато, но именно эта грубость как-то успокаивает Владимира Павловича, укрепляет надежду, что с сыном ничего не случилось, он жив. Как хорошо, что рядом сидит вот этот крепкий, опытный во всяких житейских делах человек!
— Так что же делать будем? — спрашивает Столетов.
— Пойдём на место происшествия, — отвечает Годунов, выбираясь из машины. — Веди, Лукич, на эти самые твои Крутики.
Минут десять они идут в густой тьме, ощупываемые со всех сторон ветвями деревьев. Непривычному к лесу Владимиру Павловичу кажется, что вдоль тропы выстроились какие-то живые существа и хватают его своими цепкими лапами.
Озеро встречает их прохладой, настоящей сырой прохладой, которая кажется особенно пронизывающей после тяжёлой духоты, ещё сохранившейся в лесу. Окаймлённая в чёрную раму гор и лесов, пелена воды едва видна. Ветер проносится где-то там, над другим берегом озера, и сюда доходят лишь тяжёлые, зыбкие волны. Они накатываются на берег и изредка щёлкают сдвинутой с места галькой. На воде чернеет силуэт лодки, привязанной к вбитому в землю колу. Волны бьют лодку в днище, она покачивается и поскрипывает.
Как и следовало ожидать, на берегу никого не оказалось. Слева берег закрыт угловатой стеной Крутиков — огромных утёсов, вплотную подступивших к воде. Правая, более пологая часть берега, насколько можно видеть, тоже пустынна. Нигде ни огонька, ни проблеска жизни, всё по ночному насторожённо и молчаливо, словно кто-то невидимый, чёрный присматривается к людям, так неожиданно появившимся на берегу.
— А ну, товарищи, пройдём вдоль берега! — решительно говорит Иван Алексеевич, на которого тоже угнетающе подействовала мрачная картина ночного озера.
Шурша галькой, они шагают вдоль самого берега, осматривая нависшие над озером тёмные склоны гор. Идти нелегко, ноги вязнут в тяжёлой гальке, и скоро Годунов нерешительно останавливается.
— Чёрта с два мы найдём их в этакой темноте, — ворчит он, тяжело дыша. — Утра подождать, что ли…
— Погодите-ка! — внезапно говорит Флегонт Лукич, и даже в потёмках видно, что он предостерегающе поднял руку. — Дайте-ка мне послушать!
Все трое замирают, затаив дыхание. Однако ничего не слышно, только зыбкая волна бьётся о гальку.
— Не слыхать, — говорит лесник. — А вот носом дымок чую. Должно, кто-то костёр палит. Пошли-ка вон к тому мыску…
Он уверенно ведёт своих спутников вперёд, но не вдоль берега, а куда-то в гору, в лес и каким-то ему одному известным образом находит в темноте тропинку, проложенную вдоль пологого склона горы. По ней они переходят перешеек выдавшегося в озеро каменистого мыска, а там уже и Годунов и Столетов замечают странные, колеблющиеся отсветы на жёлтых стволах сосен. Поднявшись ещё немного в гору, они видят и самый костёр. Он раскинут в глубине леса, в низинке. У огня видны две человеческие фигуры.
— Мальцы! — шёпотом говорит лесник, — Потише пойдём, а то напугаются ребятишки…
Поднявшись ещё немного в гору, они видят костёр.
Костёр раскинут в глубине леса. У огня видны две человеческие фигуры.
Владимир Павлович напрягает зрение, стараясь различить Павлика, но костёр то и дело заслоняют мохнатые ветви деревьев. Неожиданно Годунов, запнувшись о корень, падает и глухо ругается.
Один из сидящих у костра быстро вскакивает и, прикрыв ладонью глаза, всматривается в темноту. Второй тоже оглядывается, и Владимир Павлович узнаёт Павлика.
Очевидно, что-то разглядев в темноте, первый мальчик бросается в противоположную сторону, на ходу крикнув товарищу:
— Павка! За мной!
Павлик растерянно озирается, как будто не может решить, что ему делать: бежать в лес или оставаться на месте.
Владимир Павлович кидается напролом через кусты, крича:
— Павлик, подожди! Павлик!