На первых ролях
Шрифт:
Хилда отчаянно надеялась, что сумела убедить репортера. Если слишком горячо протестовать, тот может что-то заподозрить, но, с другой стороны, нельзя, чтобы он хоть в чем-то поверил Серджио. Если ее муженек дошел до того, что связался с «Тэтлтейл», самой грязной газетенкой во всем городе, возможно, другие издания просто не захотели иметь с ним дело.
– Он, по-моему, уже до героина дошел, – продолжала она, – и скорее всего просто отчаялся раздобыть дозу.
«Прекрасно придумано! Давай дальше, Хилда. Никто не принимает наркоманов всерьез!»
– Но,
– Режиссера? Конечно! Господи, он все еще жив?
– Едва-едва. Имел наглость не дать моему мужу крохотную роль в новом шоу и за это лишился последних зубов. Можете проверить, но я знаю, что говорю, это стоило мне нового «роллс-ройса» и кругленькой суммы на оплату счетов от хирурга и зубного врача.
– Нет, точно?
– Точно. Серджио – маньяк. Поэтому я получила разрешение на ношение оружия.
– Настолько опасен?
– Именно. Желаю удачи.
– Большое спасибо.
Хилда швырнула трубку, выругалась и остаток дня молила Бога о том, чтобы обман удался. Леверн и Банни не хватает сейчас только ушата помоев, вылитых прессой!
Господи Боже, неужели она всю жизнь будет вынуждена платить за ужасную ошибку? Есть ли способ навеки заткнуть рот Серджио?
ГЛАВА 75
После беседы с Брайаном Дилени и разговора с отцом Челси раздирала буря самых противоречивых эмоций. Хотя гнев против бабки, лгавшей так бессовестно все эти годы, не унимался, все затмевала радость от сознания того, что отец всю жизнь заботился о ней, любил и никогда не покидал. Челси не понимала, что с ней делается – ярость и счастье боролись в душе, не давая покоя.
Наконец она сообразила, что давно пора подняться к бабушке, посмотреть, не нужно ли той чего, но не могла заставить себя взглянуть на женщину, отравившую ей детство и юность! Поэтому Челси продолжала сидеть в библиотеке, пытаясь решить, что делать и как теперь жить. Всего несколько коротких фраз по телефону, и ее мир, и без того шаткий, перевернулся окончательно.
Как могла бабушка быть такой жестокой? А мать? Милая, добрая, нежная Банни – неужели она тоже состояла в заговоре и помогла намеренно отдалить дочь от отца, сделать их чужими? Почему они сделали это? Почему?
– Почему? – спросила она себя и тут же цинично усмехнулась. – Деньги, конечно, деньги. Для бабки главное – деньги. Все эти годы сна единовластно распоряжалась опекунским фондом, как источником постоянного дохода, выручавшим их в самые тяжелые времена. Но ведь бывали и такие времена, когда деньги лились рекой.
Почему же от Челси все скрывали? И снова ответ был ясен – слишком хорошо знала она Леверн. Деньги, которые давал Фрэнк Хантер на то, чтобы дочь ни в чем не знала нужды, летели все в ту же бездонную пропасть, на украшение короны и трона великой кинозвезды Банни Томас.
Челси с горечью вспоминала, что, держа ее в неведении относительно денег отца, Леверн к тому же отказывала внучке во всем необходимом, хотя ничего не жалела для Банни. Но почему она считала возможным обращаться с Челси как с Золушкой? Девушка с глубокой печалью вспомнила о том времени, когда привыкла ни о чем не просить, ни на что не надеяться и, что хуже всего, не ждать ни любви, ни поддержки. Ее лишили отца, это простить невозможно.
Челси, вне себя от гнева, поднялась, решив на этот раз добиться честного ответа. От матери, конечно, нечего ожидать, надо идти к бабке и потребовать объяснения. Именно она всему виной, Челси была в этом уверена.
Но при виде умирающей в сердце закралось сочувствие. Нет-нет, у бабушки, конечно, были причины так поступить! Она не могла быть так жестока и бесчувственна, какой кажется!
Веки Леверн затрепетали; усталые глаза уставились на измученную девушку.
– Челси, что случилось? Как мама? – встревоженно прохрипела она, подняв голову.
Обычно спокойная, девушка сейчас была непохожа на себя.
– С мамой все в порядке. Бабушка, я только сейчас говорила по телефону с отцом. Почему ты ничего не рассказала мне об опекунском фонде?
– Твой отец – подлый обманщик! Не верь ни единому его слову! – прошипела Леверн.
– Ба, я видела чеки. Беседовала с адвокатом, – спокойно объяснила Челси. – Пора сказать правду. Господь видит, в этом доме все пропитано ложью!
Леверн вновь легла и отвернула лицо.
– Ты не имеешь права разговаривать со мной таким тоном, неблагодарная девчонка, – отрезала она, не слушая Челси. Старуху сжигала безумная злоба.
– Подумать только, я доживаю последние дни, а эта дрянь обращается со мной как с преступницей! Я воспитала тебя, дала крышу над головой, хотя было нелегко кормить лишний рот. Ты никогда ни в чем не нуждалась!
– Разве, бабушка? Разве? А как насчет любви? Как насчет любви? – вскрикнула Челси, мгновенно позабыв, что находится у постели умирающей. – Почему ты лгала мне и говорила такие ужасные вещи об отце?
– Ты мерзкая тварь! Я жизнь посвятила тебе и твоей матери! Не смей так говорить со мной, – прошипела Леверн, собрав все силы, снова подняла голову и резанула взглядом внучку.
– Вся моя жизнь была ложью, бабушка. Неужели я это заслужила? За что?
– Будь моя воля, ты бы вообще не родилась, – выдавила она. – А теперь оставь меня в покое.
Окончательно доведенная, Челси все-таки решила доискаться правды и направилась в комнату Банни. Чего бы она не дала, только, чтобы иметь мать, с которой можно поговорить по душам, которая выслушает тебя и даст ответ, мать, сумеющую объяснить, почему Челси намеренно, с хладнокровной жестокостью лишили отца.
Банни принимала душ, поэтому девушка уселась на обитое розовым атласом кокетливое кресло и приготовилась ждать. Конечно, Банни не бог весть какой собеседник, но Челси так нужно было поговорить хоть с кем-то из родных, прежде чем она встретится с отцом.