На первых ролях
Шрифт:
– Вам повезло, что это именно моя дочь. О, конечно, вы разбили ее сердце, разрушили надежды, лишили счастья, но, несмотря на все ваши мужские достоинства, Рик, большего вы не достигли!
Леверн уничтожающе оглядела режиссера и взялась за ручку двери.
– Что вы имеете в виду? – подозрительно осведомился Уэнер.
– Банни не беременна.
– Откуда, дьявол бы вас побрал, вы знаете?!
– Когда родилась Челси, я решила, что моя крошка Банни самая прекрасная женщина в мире, величайшая звезда, не будет племенной кобылой для кучи болванов, у которых причиндалы больше
– Значит, она намеренно солгала? – спросил Рик. Хотя в его голосе звучало облегчение, Леверн различила нотки досады. Как омерзительно тщеславны мужчины!
– Вовсе нет! Бедняжка всего лишь надеялась, что это правда. Я не сочла нужным объяснить ей суть того, что мы сделали. Она может сотворить глупость и попросить провести обратную операцию. Только я знаю, что для нее лучше всего.
– Господи, вы и в самом деле чудовище!
– Просто женщина, пытающаяся выжить в мире, которым правят мужчины. И предупреждаю, в понедельник вы должны точно следовать моим указаниям. Понятно?
– А если я не соглашусь?
Леверн, приостановившись, с некоторой благосклонностью взглянула на Рика:
– Согласитесь. Видите ли, я понимаю не только свою дочь, но и таких режиссеров, подобно вам, воображающих себя художниками. По трупам пойдете из-за своего паршивого фильма! Надеюсь только, что вы никогда не посчитаете необходимым убить ради этого вашего первенца!
Леверн распахнула дверь и, высоко подняв голову, выплыла из кабинета. Наконец-то она снова на коне!
ГЛАВА 22
На землю, окружающую Эшфорд-Холл, спустились сумерки, отбрасывая голубоватый отсвет на лес и придавая ручью аметистовый блеск; капельки воды сверкали, словно крохотные бриллианты, и было похоже, что на звенящих струях танцуют мириады светлячков. Но вся эта закатная красота оставалась незамеченной ни Уилсом, ни Челси, медленно прогуливавшими лошадей по кругу, чтобы дать им остыть. Молодые люди весь день ездили по лесам и полям поместья Эшфордов, пребывая в задумчивом, печальном молчании. Оба знали – это их последнее свидание перед долгой-долгой разлукой.
Когда конюх взял поводья, чтоб увести лошадей, Челси наконец выдавила слова, которые оба так боялись услышать:
– Наверно, Маргарет сказала тебе, что мы скоро возвращаемся в Лос-Анджелес.
– Во всяком случае, упоминала. Она будет ужасно скучать по тебе. Ты лучший друг из всех, какие у нее есть, – сказал он, идя рядом с девочкой к дому.
– Я отношусь к ней как к сестре. Знаешь, мне так тяжело расставаться с Лондоном.
Уилс покачал головой и рассмеялся:
– Я от всей души надеюсь, что ты не относишься ко мне как к брату?
Челси нерешительно улыбнулась, не зная, что ответить. Впервые за то время, что они знали друг друга, Уилс взял девочку за руку и, не глядя на нее, спросил:
– Обещаешь приехать, как только сможешь? Иначе я не вынесу мысли о твоем отъезде.
Челси так хотелось сказать «да», но не в ее власти было давать такие обещания.
– Попытаюсь, но в нашей семье со мной не очень-то считаются.
– Мама обещала написать твоей матери и спросить, не можешь ли ты провести с нами летние каникулы.
Сердце Челси подпрыгнуло от радости. Может, она еще вернется в Эшфорд-Холл?
– Вот было бы здорово! Больше всего на свете мне хочется, чтобы она согласилась. Это место почему-то кажется мне единственным настоящим домом на земле!
– Слушай, я не очень-то люблю писать письма. Если долго ничего не получишь, не думай, что я забыл о тебе!
– Не буду, – улыбнулась Челси.
– Все было потрясающе, Челси. Вспоминай о нас почаще!
– Каждую минуту, Уилс, – честно ответила девочка. Сердца молодых людей были переполнены – им так много хотелось сказать друг другу, но мешала застенчивость и детское неумение передать чувства словами… И наконец им пришлось расстаться.
Верная своему обещанию, Леверн доставила трезвую, готовую к работе Банни на съемочную площадку. Все окружающие заметили, что сложившийся порядок радикально изменился – теперь Леверн постоянно сидела рядом с режиссером, и Рик передавал все указания кинозвезде только через ее мать. Банни не смотрела на него, не слушала, и за ее спиной члены съемочной бригады ехидно называли Леверн новой ведущей актрисой.
Нужно было отдать должное Леверн, она заставляла Банни беспрекословно и молча делать все, что приказывал режиссер. Ненавидя Рика как человека, старуха уважала его талант. Банни вновь ожидала слава великой звезды, и на этот раз ничего, абсолютно ничего не должно стать на ее пути!
Перед лицом такой решимости и жесткого контроля Рик совершенно присмирел. Молодая женщина, гример Банни, подошла к нему в первый же день и сказала, что должна сообщить что-то важное с глазу на глаз. Когда они вошли в кабинет, девушка тихо сказала:
– Рик, Банни кажется совершенно безразличной ко всему.
– Просто вошла в роль, вот и все. Это ее метод работы. Вспомни, ее героиня должна впасть в депрессию…
– Да, но у нее зрачки сужены. Она что-то принимает.
– Слушай, оставь это, ладно? Сотни актеров глотают что-нибудь, лишь бы держаться на ногах. Она превосходно играла сегодня.
– Может быть, но утром я вошла в гардеробную и увидела, как мать делает ей укол.
– Все, что происходит между Банни Томас и ее мамашей, никого не касается, ясно? Ты еще кому-нибудь рассказала об этом? – подозрительно спросил он.
– Нет! Я на такое не способна, – запротестовала гример, расстроенная тем, что Рик явно обозлен на нее.
– Прекрасно! Держи рот на замке, чтобы я наконец смог закончить проклятую картину! – объявил он и вылетел из кабинета.
Рик, как и обещал, закончил съемки в субботу и, чтобы отпраздновать, заказал еду и шампанское для членов съемочной группы и актерского состава. Но Банни и Леверн не остались на вечеринку, к облегчению всех остальных. Неприятная атмосфера неуверенности и сомнения, действующая на всех, окутала площадку. Особенно страдали остальные актеры, пытавшиеся не выйти из образа и сохранить настрой в эти последние съемочные дни.