На первых ролях
Шрифт:
Пока Банни, сидя в лимузине, ожидала мать, отлучившуюся, чтобы собрать вещи, Леверн решилась в последний раз поговорить с Риком.
– Я выполнила то, что от меня требовалось, и теперь хочу получить клятвенное заверение, что при монтаже фильма вы сделаете все возможное, чтобы показать мою дочь в самом выгодном свете.
– Я сделаю все… во имя успеха своего фильма.
– Можете быть твердо уверены, что никто не желает вам успеха больше, чем я, – спокойно и неподдельно-искренне ответила Леверн. Она хотела, чтобы этот последний разговор прошел мирно. Судьба Банни отныне в его руках.
– До-свидания, Рик. Если Банни понадобится переозвучить какие-то реплики, попытаюсь выкроить для вас время.
– Звукооператор у меня – лучший во всем бизнесе, и он считает, что это вряд ли понадобится. Но все равно спасибо.
Задумчиво уставившись на маленькую женщину, Рик неожиданно очень тихо спросил:
– Это был героин, не так ли? Вы кололи эту дрянь, чтобы Банни не свалилась?
Глядя ему прямо в глаза, Леверн бесстрастно ответила:
– Что за нелепая идея?! Я никогда бы не смогла дать наркотик собственной дочери! Делала ей уколы витаминов, только и всего! Поскольку Банни пришлось сесть на диету ради этого фильма, у нее началось что-то вроде анемии. Прощайте, мистер Уэнер. Мои наилучшие пожелания жене и деткам!
На следующее утро Берти отвез семью Томас в аэропорт Хитроу. Ни Леверн, ни Банни, целиком занятые собственными делами и заботами, не имели ни малейшего представления о том, как несчастна Челси.
Когда самолет оторвался от земли, девочка прижалась лицом к иллюминатору, чтобы посмотреть, как земля остается далеко внизу, и поклялась, что настанет день, когда она во что бы то ни стало вернется в Англию, к Эшфордам, единственным, кто дал ей возможность увидеть и испытать подлинно семейную атмосферу, жизнь, полную добра, тепла и ласки.
ГЛАВА 23
Челси швырнула портфель на стол в холле, и прислушалась к домашним звукам, пытаясь определить, кто дома и что происходит.
Они жили в большом доме на Мейпл, который удалось снять полностью меблированным. Каталина, занятая приготовлением обеда, громко распевала на кухне – верный признак, что Леверн нет дома, потому что бабка не любила шума, а поскольку пению аккомпанировал шум пылесоса, это означало, что мать, вероятно, еще не вернулась со студии. Банни готовилась к работе над вторым после «Зимней песни» фильмом. Премьера «Зимней песни» заслужила горячие похвалы критиков и высокую оценку игры Банни.
Челси глубоко вздохнула, счастливая благословенным одиночеством. Жизнь так прекрасна, когда матери и бабки не было дома – они вечно нудно обсуждали какие-то бесконечные дела, совершенно не интересовавшие Челси. Девочка взяла пачку писем, равнодушно просмотрела – все равно ей почти не пишут. Да и здесь в основном счета. Бабушка и мать снова тратят деньги. Но волноваться не о чем – агент матери сумела заключить несколько очень выгодных контрактов.
Челси уже хотела отложить пачку конвертов, но тут, заметив на одном иностранную марку, быстро выхватила его вне себя от радости. Штемпель лондонский – значит, письмо от Маргарет. Она так часто мечтала о том, чтобы написал Уилс, но довольствовалась и весточками от Маргарет, приходившими очень-очень редко.
Схватив конверт, девочка помчалась наверх, ворвалась в спальню, закрыла дверь и повернула ключ в замке. Отношения с семьей Эшфордов – то единственное за всю жизнь Челси, что принадлежало ей, ей, ей одной, и девочка всеми силами оберегала этот уголок души от вторжения бабки или матери.
Положив письмо на обитый бледно-лиловой тканью туалетный столик, Челси долго смотрела на него, намеренно оттягивая счастливый миг. Ей хотелось вскрыть его, жадно впитать каждое слово, но письмо было слишком редкой драгоценностью, чтобы вот так, одним жадным глотком расправиться с ним. Челси вновь подняла конверт, перевернула, наслаждаясь прикосновением к тонкой шелковистой бумаге и улыбаясь при виде размашистых букв и завитушек, выведенных рукой Маргарет. У подруги был самый причудливый почерк из всех когда-либо виденных Челси.
Сунув конверт под свитер, она медленно спустилась вниз, чувствуя, как тепло непрочитанного письма согревает ее, словно неистраченный пенни, прожигающий дыру в кармане мота. Девочка размеренным шагом направилась в кухню, достать бутылку коки из холодильника.
Каталина подняла глаза от тонко нарезанных полосок телятины и улыбнулась:
– Ты сегодня рано, Челси. Все в порядке?
– Прекрасно, Каталина. Нет, больше чем прекрасно! Превосходно! Правда, великолепный день сегодня? – отозвалась Челси с блаженной улыбкой.
Глаза Каталины немедленно загорелись любопытством. В этом сумасшедшем доме у девочки так мало поводов радоваться.
– У тебя дружок появился, нет?
Челси мгновенно насторожилась. Что такое она сказала, что эта женщина, для которой английский не был родным языком, сразу все поняла?
– Конечно, нет, что за глупый вопрос?!
Девочка сунула голову в холодильник, чтобы достать бутылку содовой и охладить разгоряченные щеки. Противно, если кто-нибудь увидит, как она покраснела.
– У тебя в глазах один… такой… сияние… мальчиковое, сразу видать… чикита. [9] Каталина точно говорит. Я испекла печенье.
– Спасибо. Бабушка забыла оставить мне деньги на ланч, так что я немного голодна, – отозвалась девочка, открывая бутылку и сгребая с блюда пригоршню овсяного печенья.
Каталина скривила губы.
– Почему не попросишь сеньору дать деньги? Все время бегаешь голодной.
– Ничего, – пожала плечами Челси. – У нее забот хватает и без моих денег на ланч. Что у нас сегодня к ужину?
9
Девочка (исп.).
– Телячье жаркое, картофель «Шантильи»…
– Гости придут? – встревожилась Челси, расстроенная необходимостью высиживать еще один бесконечный ужин, слушая, как присутствующие часами обсуждают различные фильмы.
– Сеньора Маркс и двое мужчин. Челси облегченно вздохнула.
– Слава Богу! Должно быть, чисто деловая встреча и мне там сидеть не обязательно. Скажи Елене, чтобы не ставила для меня прибор – у меня куча уроков.
– Спускайся, когда проголодаешься, чикита. Каталина позаботится о тебе.