На петле времени

Барабаш Дмитрий

Бал литературы (бесы)

Десять безумных вековна наборном паркете.Бал начинается.Дайте ж, красавица, руку.Скоро приедет палачв золоченой карете.И раз два три, раз два три,раз два три, раз два три.Бал начинаетсяи по кровавому кругу.Ах, Александр Исаевич, не говори…Вспомнят липервопричинную литературумутные витязипраздничных будней России.Бубном ударят по черепуполускульптурус даунским взглядомвеликого полумессии.Бал начинается.Войско стоит при парадев дряблой юфти,скрыв свои пролетарские ноги.Ты насвисти-ка с обложкистаринной тетрадимузыку гимна народас разбитой дороги.Кольца спирали, чем дальше,тем уже и уже.Хуже не будет, казалось,ведь

не было хуже.Страх из потемок душивыбирался наружи,в ружья, в стволы,в позабытые ликами рожи.Ах, Александр Исаевич,все же негожетелеэкран декорироватьпатиной меди.Время давно почиватьна заслуженном ложев лаврах, на шкуреоблитого солнцем медведя.Музыка грянет,и цокнут смоленой резинкойрваные полчищалитературных громил.Будет цветочница бегатьс плетеной корзинкоймежду мазуроктанцующих с небом могил.Все бесконечноепроистекает впервые.Все безусловное сказано тысячу раз.Не зеркала, к сожалению,стали кривые,а перекрестья различныхсословий и растак изменили черты,означавшие лица,что не прочесть ни ума,ни стремленья к уму.Бал начинается – оп-ца-ца, лан-ца-ца, дрица —и предвещает грядущему веку чуму.Шаркнет подошвойпо лаку наборных паркетовновый начальник, вершитель,наместник, стрелок.Словно сошедший с грунтовкикровавых багетов.Как безошибочно точен в России пророк!Нет. Не понять. Не поверить.И не обознаться.Не изменить. Не поправить.Не выдержать штиль.Только с затекших по горлоколен приподнятьсяи написать о правах обреченного билль.Бал начинается.Скоро потянутся в книгистранники мраморных станцийстоличных метро.Что там творится? Наверное,снова интриги,снова война и, наверное,слово не то?

Лояльность

Мне говорят: кончай ругать царей.Да я ведь их ни капли не ругаю.Я б им своих отсыпал козырей,но в той игре с моими не канаю.Я сам бы им задор воткнул в зрачки,подкинул бы живого интересу.Значков хотите? Нате вам значки.И всем деньжищ, какого хочешь весу.Чтоб только роль унылую своюони несли голов с плечей не нуря.Я даже подсюсюкну, подпою,строкою неуклюжей подхалтуря,но мыслей в те надутые уставложить, как ни стараюсь, не сумею.Я лучше снова улыбнусь с крестадалекой мачты, опершись на рею.

Океан

Не может капля быть твореньем Океана.Все облака в любом конце земли —его рука, щека, всевидящее око.И оттого Ему темно и одиноко.И потому горчит Его вода.Казалось бы, Он – Царь,Он – вездесущий Бог,Он управляет жизнью, вьет стихии,Он мыслит землю, джунгли и дворцы,безумный пир, монашескую келью.Во что ни бросит взор – то обретает плотьиль исчезает под волной бурливой.Все это – Он.Так пусть родится хотьщегол какой-нибудь, своею прихотливой,ему пока неведомой судьбой.Он все глаза рукой ночей прикроет.Разразится штилем. Разгонит тучи.Остров и гнездо – уже готовы.Он промолвил слово!Неслыханное прежде.Он взглянул без страха в пропасть моего величья.Он сочинил блистательную трель.Я океан всего лишь. Это птичьяземля!И смысл мира в ней.Но вот в его зрачке задорномскользнула тень моих вчерашних дум.Он повернулся. Он уже не юни по волнам моим кочует альбатросом,и сочиняет нового певца,чтобы зажмуриться,чтоб не спугнуть начала.

Про зрение

С чего начинается зрение?С плывущего блика во мгле.С тоски колыбельного пения.С березы в соседнем дворе.Ствола неохватно-бугристого.С верхушки, качающей свет,и синего, чистого-чистого —красивей которого нет.С чего наступают прозрениядо слов, до мелодий, до лиц.со встречи творца и творения,глядящего из-за глазниц.

Разговор с Россией

Россия-мать разведена с отцами.Отцы трясут могучими концами,но нет России дела до отцов.И до детей, распущенных из чрева,и до того, кто скажет: «Слушай, дева,зачни хоть раз без этих подлецов.Зачни бесстрастно, чисто, беспорочно,как будто ты Иосифа жена.И вот тогда, я это знаю точно,ты вылезешь из вечного дерьма».Но отвечала мудрая Россия:«Я не хочу. Ты лучше изнасилуй,чтобы фингал, чтоб кровь,чтобы свобода,чтобы проснулась совесть у народа,и он пошел спасать меня от разныхнесоразмерных, строгих, буржуазных,непьющих, озабоченных делами,иди ты сам, любезный, к Далай-ламеи не мешай мне чувствовать восторг,от улицы, закрученной спиралью…от трех углов. От слов,налитых сталью,от утреннего звона куполов,от тех основ,которые как преждедают надежду каждому невежде,от лени той, от созерцаний тех,с которыми ни слава, ни успех,ни гений кропотливый не сравнятся.Мои порядки сводят иностранцас ума… А ты мне предлагаешь путь,в котором нет дороги для народаи для меня. Нелепая свободажелезных истин, жизни без трудадуховного – лишь видимость достатка,в которой все проходит без остатка».

Кораблик

Так лютует зима,что и кактус в цветочном горшкесогревает и дарит приятное летнее эхо.От решающих дней мы зависли в соленом вершке,на разминочный кашель,на «к-хе» от последнего смеха.Словно сделали круг и, взлетев над самими собой,мы застыли в пространстве,почти что не чувствуя время.Смотрим вниз и любуемся ровной,как шпага судьбой.И землей голубой.Облака перламутрово пеня,голый мальчик в тазу запускает кораблик рукойи волну нагоняет, смеясь над подобием бури.Озираемся рядом. И видим,что кто-то другой,на планете другой,в человеческой ежится шкуре.

Привет, Маркес!

Глаза открываются двумя восьмерками —здравствуй, площадь вечности,привет, привет.За моей спиной сто лет одиночества —сто колец на столешниценарезаны временем,на письменном стволежизни.Земля – эрогенная зона личности,ее величественной фаличности.Земля – вагинальная щедрость тепла,которая впитывает тела.А дальше – лишь свет в направлении тьмы,и страстные сказки выводят умына поиски истин, на трепет гармонийот ласковых губ и шершавых ладоней.

Круг

Мне шепнули, что я должен выиграть какую-то битву,на роду мне написан великих свершений венец.Мое имя вплетут в мирозданье, запишут в молитву,и я стану пророком и Богом Богов, наконец.Мне закрыли глаза двух ночей безупречные шоры,мне к бокам примостили дощатую выдержку стен,и, казалось, в ногах не опилки, а древние горыледяными вершинами тянутся к дрожи колен.Сколько лет в этом стойле овсяном, соломенном, хлебномвариации мыслимых жизней слагались в одну.И по ней проскакав, я сливался, как облако с небом,и срывался, как тень с облаков, к океанскому дну.Мне предписан был бег по какому-то смутному кругу,рев арен, звон монет и трусливые рвения шпор.Я прийти должен первым куда-то и эту заслугумне принимбят при жизни, а после поставят в укор.За бесчисленность дней, или что там текло за глазами,я сумел сосчитать все песчинки на трассе своей.Я прошел ее первым, последним, скрипучим как сани,стертым в пыль от копыт до горячего пара ноздрей.Все интриги трибун, всех менял и карманников трюки,всех властителей дум, все царапины нищенских рук,даже каждую муху, скрестившую лапки на брюхе,все оттенки реальности, каждый случавшийся звук…Вот меня по бедру кто-то хлопнул горячей ладонью —мол, пора, выходи – твой единственный, главный забег!И откуда-то сверху, увидев судьбу свою конью,я заржал, все и вся, как на свет,поднимая на смех.

Трудно быть богом?

Трудно быть йогомв православном храме.Трудно быть рогомизобилия в женской бане.Трудно быть стогомсена, в котором людигромко хохочут, хватая друг друга за муди.Трудно быть сокомберезовым на исходевесны, который уже бродит,становясь гуще и горшеслезы сосны.Трудно быть итогом, чертой, приговором, пулей,последней пчелой,к закату летящей в улей.Богом не трудно. Чего там осталось Богу?Лечь на завалинке, гладя больную ногу.

О Русь!

Я не могу свести концыс началами, о, Русь!Я сам себе гожусь в отцыи в матери гожусь.И ты мне дочь,и я, точь – в точь,тот византийский поп,который падал, словно ночь,в сияющий сугроб.А если по его следам —до каменной волны,то там – сезам или седанклокочущей войны,Везувий, бьющий из трубысторожки лесника,и дым струящейся судьбысквозь скучные века.Тибетских скал простой секреттебе открыт давно.За краем света – тот же свет,и только там темно,куда еще не бросил взгляд,не повернул лица.О, Русь моя! Я снова ради счастлив без конца.