На пороге Тьмы
Шрифт:
– А началась?
– В сороковом.
Я присвистнул мысленно. У нас все же на два года меньше тянулась. Интересно, что там у них творилось, в реальности, откуда провалился в эти мрачные места мой конвойный. Но спрашивать не стал.
Чем ближе к самому центру, тем людней было на улицах. Были вооруженные люди, а были и безоружные, на первый взгляд. Я даже не выдержал и уточнил:
– А днем тут безопасно, точно?
– Ага, Горсвет тут все просвечивает, не успевают заводиться… всякие. А через периметр мы не пускаем. Вот с заходом уже стремно на улицу
– А если не к кому в гости?
– Так не бывает, а вообще можешь куда-нибудь в учреждение сунуться, там всегда дежурные есть. На улицу нельзя.
– А на машине?
– Смотря на какой, – усмехнулся он. – Если на танке, то без проблем.
– А есть танки?
– Есть, куда они денутся. Только запчастей и горючки на них не напасешься, так что если что и пользуем, так только легкие. А так всяких хватает. Правда их еще и завести проблема обычно, стоят-то уже сколько лет.
– А у дота что стояло такое, ну, с двумя пулеметами? – поинтересовался я.
– Т-90, легкий, с двумя «дашками». Серьезный агрегат, как сыпанет, так и в клочья.
– Кого в клочья? – уточнил я, восхищенный метафорой.
– Да пофиг кого, – отмахнулся небрежно боец. – Кого хочешь.
– Понятно, – с уважением кивнул я.
Полуторка объехала по кругу площадь с заросшим сквером посередине, которая называлась, как и следовало ожидать, площадью Ленина, и которую здесь звали, со слов бойца, площадью Крупского, или просто «Крупой», ну и памятник, стоявший посреди сквера, оказался как раз ему и посвящен. Лысый вождь стоял чуть наперекосяк, призывно вытянув руку и указывая ей на сгоревший верхний этаж здания напротив, словно указывая на непорядок.
– А че там горело? – полюбопытствовал я.
– Да фонарщики какой-то шкаф на чердаке прошляпили, оттуда и вылезло. А в здании только ночной дежурный был, так чтобы отбиться, бумаги в шкафах поджег. «Да будет свет!» вроде как сделал. Этаж и сгорел, – все столь же туманно пояснил провожатый. – А сам не в курсе, что гадам этим свет, если уже полезли, по-барабану совершенно.
– И чего с дежурным?
– В окно сиганул, упал в кусты, только ноги поломал. А тут и фонарщики подъехали.
Полуторка остановилась у обшарпанного крыльца, пофыркав двигателем. Боец совсем не изъявил желания вылезти, выбрался только сержант из-за руля, призывно махнувший мне рукой и сказавший:
– Слезай, приехали. Щас тебя посчитают и к делу определят.
Под конвоем сержанта и словоохотливого солдата я поднялся по крыльцу и оказался перед дверью, справа от которой на стене висела табличка гласившая: «Администрация Углегорска. Районный отдел приема поселенцев (РОПП)». Дверь, крашеная бурой половой краской, отворилась со скрипом на тугой пружине. Мы вошли в полутемный маленький вестибюль, где вдоль стены вытянулся ряд кресел с откидными сиденьями из потрескавшегося дерматина, вроде как в кинотеатрах раньше бывали, а напротив кресел, за стойкой, отгороженной решеткой, сидел сержант с красной повязкой «Дежурный по отделу» на рукаве.
– Здорова, ропперы! – громогласно, вызвав гулкое эхо, поздоровался рыжий. – Митя, поселенца привезли, оформляй.
И с этими словами рыжий протянул в окошко какую-то бумажку.
– Это хорошо, – кивнул дежурный, делая в бумаге какую-то пометку и возвращая ее обратно, – Больше народу, крепче стоим. А то что-то в последнее время мало провалилось, мы уже опасаться начинаем. Как зовут?
Это он уже ко мне обратился, заодно подтягивая большую амбарную книгу и открывая ее на заложенной странице.
– Бирюков Владимир Васильевич, – представился я.
Сержант сначала посветил мне в глаза, затем тщательно, каллиграфическим почерком записал в книгу мои данные, не забыв спросить даже домашний адрес, затем сказал:
– По коридору направо, кабинет номер два. Бочаров Сергей Геннадьевич вас примет, теперь все вопросы к нему.
Рыжий пожелал мне удачи, попрощался с дежурным, уткнувшимся в какую-то книжку, и вышел на улицу. А я направился куда велели, в темный коридор, в конце которого в кронштейне торчала керосиновая лампа, дававшая тусклый и мерцающий свет. Двери выходили в обе стороны, так что окон в коридоре не было, свет с улицы не попадал. Номера на дверях прочитать было почти невозможно, приходилось чуть не носом упираться в них, и еще на цыпочки приподниматься. Кабинетом номер два оказалась вторая дверь по счету. Я постучал, дождался ответа «войдите», и, соответственно, вошел.
– Добрый день, – с ходу поприветствовал меня средних лет невзрачный и лысоватый дядек в большой не по росту полушерстяной гимнастерке без погон, но с портупеей через плечо.
– И вам добрый, – кивнул я, оглядываюсь.
Стол под выцветшим зеленым сукном, простой и потертый. Карандаши. Чернильница. Бумага. Все как из кино, полное ощущение нереальности.
– Чего уставился? – буркнул мужик. – Компьютеры ищешь?
– Ну… типа того, – кивнул я. – А то странно как-то, типа в театре. Или музее.
– Ага, а я экспонат, – кивнул тот. – Нет тут ни хрена, ни компьютеров, ни даже электричества в здании. Чернилами пишем, из непроливаек. И суем в них стальные перья, и ставим на бумаге кляксы. Бумага, кстати, дерьмо дерьмом, пером из нее аж щепки цепляются.
Мужик вздохнул, бессмысленно передвинул чернильный прибор, изображавший рабочего с молотом и колхозницу со снопом спелой ржи, кривовато отлитых в бронзе, затем спросил, попутно указывая на стул напротив:
– Давай, рассказывай, как сюда попал.
– Как все, наверное, – пожал я плечами.
– Точно, – кивнул тот, – Темнота, очнулся – гипс.
– Гипса не было.
– Да знаю я. Понял хоть, где очутился?
– Ну… просветили немного добрые люди.
– Сюда как попал?
– Да парень один подвез, – неопределенно махнул я рукой куда-то в сторону окна, – В Горсвете работает, как рассказал.
– Это кто там? – слегка заинтересовался Бочаров. – Я вроде всех оттуда знаю.
– Да Федором зовут, но говорит, что даже на Теодора согласен. Мальцев фамилия.