На пороге войны
Шрифт:
После первого обмена мнениями Носенко объявил перерыв на двадцать минут. Все встали из-за стола и разошлись по комнате. Из немцев никто не говорил по-русски. Один переводчик, приглашенный на совещание, не мог справиться со своими обязанностями – немцев было трое. Мне пришлось помогать. Среди немецкой группы находился молодой офицер. Он, представляясь мне, проговорил:
– Шотки.
Шотки не такая уж распространенная фамилия, и я вспомнил, что был знаком с одним Шотки – работником завода Круппа.
– Скажите, это не ваш родственник?
– Да, это мой дядя. А вы откуда его
– Пять лет назад я работал под его руководством. Встретите дядю, передайте ему от меня привет.
Знание немецкого языка и знакомство с дядей сломило сдержанность немца. После перерыва, когда мы вновь сели за стол, офицер Шотки расположился рядом со мной. Он почти не участвовал в переговорах, а вспоминал Эссен и своего дядю.
В эти дни в газетах публиковалось много сообщений о продвижении немецкой армии по территории Бельгии. Было также несколько публикаций о том, что немецкие войска готовятся к высадке на английском побережье. Работники наркомата между собой судачили и гадали о том, форсируют немцы Ламанш или нет. И я решил спросить об этом Шотки.
– По всей видимости, такая водная преграда, как Ламанш, непреодолима даже для армии, имеющей современное снаряжение? – спросил я.
– Почему вы так думаете?
– Потому что вы остановились в Остенде и не двигаетесь дальше.
Шотки с какой-то нервозностью произнес:
– Ламанш нас бы не остановил. Но когда в дела военных вмешиваются политики, всегда происходят невероятные вещи. – Чувствуя, видимо, что он сказал лишнее, Шотки замолчал. Пододвинул стакан и, наполнив его нарзаном из стоящей на столе бутылки, стал с жадностью пить.
– Вам налить?—отрываясь от стакана, спросил Шотки.
– Нет, не надо, спасибо.
Разговор у нас оборвался. На все дальнейшие вопросы Шотки отвечал короткими фразами: «Да». «Конечно». «Возможно».
Кто он, этот Шотки? В начале тридцатых годов в Германии среди военных было много последователей Бисмарка. Может быть, и Шотки принадлежит к их числу?
Скоро совещание закончилось, и мы разошлись. Оно не дало нам удовлетворения. Немцы называли неимоверно длинные сроки на поставку необходимого нам оборудования, судовых механизмов и деталей. Но все же эта встреча свидетельствовала о возможности продлить мирные отношения.
Пребывание комиссии Шнурре в Москве лично для меня повело к большим последствиям.
Для выполнения некоторых наших заказов немцы потребовали поставить никель. В Германии ощущался острый его недостаток, так нам сказал один из членов комиссии Шнурре. В первой половине 1940 года нашими торговыми организациями в Германию была направлена первая партия никеля.
Получив металл, немцы заявили, что он не подходит для производства тех марок стали, для которых предназначался. В нем содержалось много меди, а присутствие меди в никеле вообще крайне нежелательно.
Вопрос о качестве никеля стал предметом разбирательства в правительстве. В Кремль вызвали наркома цветной металлургии. Он заявил, что никель по всем своим показателям полностью соответствует стандарту.
– А кто у нас утверждает стандарты? – спросил кто-то из присутствующих.
Оказалось, что существовавший когда-то Комитет стандартов
Сложилась странная система: производители продукции сами на нее и устанавливали все технические условия. Кто ликвидировал существующую ранее всесоюзную организацию по стандартизации, никто не мог вспомнить. Обсуждение вопроса о качестве приняло острую форму и завершилось тем, что нарком цветной металлургии был освобожден от занимаемой должности. Было принято решение незамедлительно создать Комитет стандартов. На этот общесоюзный орган была возложена обязанность утверждать технические законы страны – стандарты.
В понедельник 15 июля 1940 года, когда я пришел на работу в главное управление, секретарь Лидия Ивановна сказала:
– Поздравляю вас!
– С чем же? – спросил я ее. – Уж не со вчерашним ли днем отдыха!
– А разве вы сегодня газет не читали?
– Нет еще. А что там?
– Смотрите.
На последней странице было небольшое сообщение о назначении В.С. Емельянова первым заместителем председателя Комитета стандартов. Я был поражен. У нас в главке работа по стандартизации была поставлена неважно, и при рассмотрении на коллегии наркомата отчетов о выполнении плана по стандартизации и унификации изделий нам всегда указывали на то, что этой работе управление и его начальник не придают значения. И вот теперь я должен буду не только заниматься, но и организовывать эту работу и масштабе всей страны.
Я позвонил Носенко и в раздражении выпалил:
– Так, значит, я больше не нужен, да?
Он в еще большем раздражении сказал:
– Немедленно приезжай в наркомат и не болтай глупости!
Когда я входил в кабинет наркома, то уже успел остыть. Успокоился и он. Мы поздоровались. Носенко подошел к несгораемому шкафу, открыл его и вынул листок бумаги. Это было постановление о создании Комитета стандартов и назначении председателя и первого заместителя председателя комитета.
– Я сам только из постановления узнал о твоем назначении.
Вечером, когда я пришел домой, у нас была одна из сотрудниц газеты «Известия», давнишняя приятельница жены. Опа, поздравив меня с назначением, вдруг задала вопрос:
– Скажите, пожалуйста, что такое ОСТ?
Я задумался и в уме стал расшифровывать эти три буквы. «О» – видимо, особый, а что означают «С» и «Т»? Я не мог ответить и обозлился. Вот если бы вопрос был задан вчера, то я бы просто сказал «не знаю». Но что я отвечу теперь? Как это «пе знаю», если я теперь второй человек в стране в этой области. Положеньице!
От ответа я ушел, переведя разговор на другую тему. Ну, что же теперь делать? Кого спросить, что такое ОСТ? Я решил схитрить. На следующий день, придя в управление, я пригласил сотрудника, занимавшегося техническими условиями и стандартами:
– Скажите, чем отличается ОСТ от ВЕСТа?
Я знал, что помимо ОСТов существуют еще ВЕСТы.
– ОСТ – общесоюзный стандарт, а ВЕСТ – ведомственный. По существу ВЕСТы такие же стандарты, как и ОСТы, по только имеют ограниченное применение, – объяснил он мне.