На пороге

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Я влетел в класс за секунду до того, как в коридоре прозвенел звонок. Лямки ранца натерли подмышки, дыхание сбилось, а рубашка выбилась из брюк. Я встал у двери, согнулся, уперев руки в колени, и пытался отдышаться.

Постоянно после танцев опаздывал. В этот раз вроде бы успел.

– Смотрите, Сотня опять в луже купался, – Витька Андропов указал всему классу на мои испачканные брюки. – Хрю, Сотня, хрю-хрю.

Класс

Разбить бы тебе хрюкалку твою, Андропов.

Учителя еще не было на месте. Правильно. Мама так и говорит: «Поспешишь – людей насмешишь». Я прям все сделал, как сказано, и поспешил, и людей насмешил. А оно, оказывается, ни к чему было. Противно.

Не в силах посмотреть в глаза Андропову, я просто опустил голову и поковылял к последней парте. Витька тем временем начал рассказывать, что его назвали учеником года в кружке «Юный космонавт». Правильно. Сначала убогого танцора унизил на глазах у тридцати восьмиклассников. Потом свою персону расхваливать начал. А как же – космонавт будущий. Сыграл, как говорится, на контрасте. Противно.

Самое противное, что Машка Федорова смотрит на Витьку такими влюбленными глазами, что мне казалось, еще секунда – и вокруг нее запорхают амурчики, как в каком-нибудь мультике, а из глаз на пружинах выскочат два огромных сердца.

Андропов тем временем продолжал вещать. Даже с парты поднялся, урод, как будто домашнее задание учителю отвечает. Витька пересказывал поздравительную речь отставного космонавта Дмитрия Алексеевича Лаврентьева, лично посетившего двадцатилетие клуба, к которому и приурочили такую вот супер крутую премию. Ее, кстати, подчеркнул Андропов, изначально хотели назвать не «Ученик года», а «Надежда нации». Ой, ну да, без этой информации, Витенька, как бы мы поняли, что ты самый-самый лучший, что по сравнению с тобой мы все говно-говно? Противно.

Я заправил рубашку. Тряпочкой для обуви протер грязные брюки. Впервые залез в верхний наружный карман рюкзака и достал оттуда расческу и маленькое зеркальце. И причесался. Впервые в жизни причесался прямо в школе. Победители выглядят опрятно.

Надо же с чего-то начинать восхождение на Олимп.

***

Я ел суп и смотрел на бледно-желтую скатерть. Мама стояла ко мне спиной, мыла посуду и изредка поворачивалась к телевизору, который как будто возвышался над кухней, расположившись на наивысшей точке – на холодильнике. Я подумал, что в целом вся эта конструкция напоминает циклопа. Худое бело тельце и огромный разноцветный глаз. Разве что ручек да ножек не хватает.

– Я больше не пойду на танцы, – заявил я, не поднимая глаз.

Тишина – интересная штука. Иногда ее не дождешься. Например, когда хочешь спать. Или пытаешься сосредоточиться на книге. А иногда – когда она совсем не нужна – тишина застает врасплох.

В телевизоре картинками мигала немая сцена. Мама перестала греметь посудой. Я поднял ложку, но так и застыл, наблюдая, как суп стекает обратно в тарелку. Звук стекающей жидкости – единственное, что сейчас разбавляло гнетущую тишину.

Мама вытерла руки о фартук и повернулась ко мне. Я не видел этого. И даже не слышал. Просто знал, что именно она сейчас делает.

– Что? – я услышал в голосе

Тишина тут же прекратилась. По телевизору включили новости. Рассказывали про новую атаку на лунную станцию. Ложка со звоном рухнула в тарелку. На улице загудела машина.

Я ожидал уточняющего вопроса от мамы. Поэтому сделал все по плану: встал, приложил руку к сердцу и, высоко задрав голову, начал:

– Я, Сотников Алексей Юрьевич, торжественно клянусь больше никогда не ходить в танцевальный класс, – продекламировал я заученную речь. – Клянусь, клянусь, клянусь. Если я еще раз посещу танцевальный класс – клянусь ненавидеть себя до конца своих дней. Клянусь, клянусь, клянусь.

Я сел на прежнее место и продолжил есть суп.

Ни до, ни во время, ни после своего спича, на маму я даже не взглянул. Но знал, что сейчас она схватилась за сердце. Она всегда так делала, когда нервничала.

– Ты же не хочешь, чтобы я ненавидел себя? – уточнил я.

Черт, зачем я это сказал? Дал слабину. Не было же по плану такой фразы. Идиот.

– Не хочу, – почти прошептала мама.

Я смотрел на желтую скатерть. Циклоп слева от меня все еще рассказывал о военных действиях на Луне. Мама все еще держалась за сердце. Я знал, что ее мучает только один вопрос. Если не танцы, то?

– Я стану космонавтом, мама.

***

Сложнее всего – начать.

Я это понял еще на танцах. Я чертовски волновался перед каждым выходом на сцену: сердце колотилось, ладошки потели, в горле становилось сухо, даже дышать тяжело становилось. Но стоило сделать первый шаг – начиналась магия. Я переставал чувствовать биение сердца, не ощущал собственных ладоней, сухость проходила, дыхание восстанавливалось. Оставался танец.

Не знаю, у всех ли так. Но мне начало давалось сложнее всего. В любом деле. Противно.

Я стоял перед дверью директора кружка «Юный космонавт» и не мог постучаться.

Ладно. Пора. Свет. Музыка. Первый шаг.

Я сделал три добротных удара кулаком по двери и ворвался внутрь. Встал перед столом директора. От волнения даже не успел разглядеть его.

– Я хочу у вас учиться, – выпалил я.

– Дурак?

– Извините?

– Ты дурак, спрашиваю? – повторил директор.

Первое волнение спало, я чувствовал себя вполне уверенно, неодобрительный диагноз казался мне оправданным. Я рассмотрел на директора. Высокий, даже сидя на стуле он был моего роста, немного седой, нос кривой. В принципе, ничего особенного. Разве что осанка впечатляла – как фокусник проглотивший зонт. Интересно, как он нагибается за упавшей ручкой? Я бы на это глянул.

– Не исключаю, – кивнул я.

– Молодой человек, – директор осмотрел меня с ног до головы и поморщился, – идите-ка отсюда, а?

– Только после зачисления в премногоуважаемый, глубоко любимый и самый лучший в мире кружок «Юный космонавт», – продекламировал я, стоя по струнке, как военный, не двигаясь с места.

– Точно дурак, – подтвердил директор, встал из-за стола и подошел ко мне вплотную.

Не такой уж и высокий. Я ему всего по шею.

Директор взял меня за подбородок, поднял голову, кончиком носа дотронулся до моего носа. Взгляд испепелял.