На повестке дня
Шрифт:
Больше вопросов нет. Председатель отпускает Суздальцева.
– Слово имеет товарищ Зубарев, как главный именинник.
Директор комбината уже сидит наготове, знает, что его первым вызовут. Пока он продвигается к трибуне, я успеваю рассмотреть его. Темно-синий поношенный костюм, специально прибеднился для такого случая. Лицо тусклое, маловыразительное, с неразборчивой мимикой: то ли он волнуется, то ли улыбается - не поймешь.
Клименко устраивается поудобнее на стуле, приготавливается слушать, Сергей Ник-ов откладывает в сторону карандаш, поднимает голову.
–
– Я с этим деятелем давно знаком.
А гром грохочет уже вплотную. Небо наконец-то прослезилось над обалдевшим от жары городом. Шурша по стеклам, пузырясь и стуча вразброд по асфальту, хлынул ливень. Хорошо бы сейчас туда, под освежающую благодатную струю. Но и в зале сделалось несколько легче.
Зубарев забрался на трибуну, достает бумажку, начинает читать:
– Коллектив нашего комбината гордится тем, что Центральный парк культуры и отдыха, на территории которого мы работаем, носит имя...
Председатель вовремя останавливает бойкого оратора.
– Това-арищ Зубарев, - говорит Воронцов врастяжку.
– Зачем вы нас за советскую власть агитируете? Мы сами умеем делать это не хуже вас. Давайте не будем заниматься сотрясанием воздуха, говорите коротко, по-деловому. Объясните комитету, каким образом стали возможными эти позорные факты?
– Хорошо, Николай Семенович, я дам вам объяснение.
– Только не Николай Семенович, а товарищи члены комитета, - Воронцов сух и сдержан, его просто не узнать. Куда девались его запал и горячность. Сейчас он совсем не такой, каким был в словесном поединке с Глебовским. Да чего, собственно говоря, кипятиться? Вопрос предельно ясен и горячиться нечего: надо и свои нервные волокна поберечь.
– Ясно, Николай Семенович.
– Зубарев достает вторую бумажку и начинает шпарить по ней.
– Товарищи члены комитета, разрешите доложить вам, что самый больной наш вопрос в настоящее время это положение с кадрами. Мы работаем всего один сезон - четыре месяца в году. И на эти четыре месяца нам необходимо набрать шестьсот торговых работников. Очень трудное положение у нас с кадрами, товарищи члены комитета: летом хороших людей подобрать трудно...
– Това-арищ Зубарев, - снова поет председатель; чем дальше, тем холоднее и спокойнее становится Воронцов. Покинутые карандаши неподвижно лежат на столе.
– Неужели вам еще надо объяснять, что воровать нехорошо?
Зубарев никак не может угодить в точку. Впрочем, он не теряется, тотчас достает третью бумажку и заглядывает в нее.
– Совершенно точно, товарищи члены комитета. Во-первых, мне хочется поблагодарить комитет народного контроля. Я рад доложить вам, что массовая проверка, проведенная шестнадцатого июня сего года, оказала неоценимую пользу в нашей практической работе. В результате проверки положение коренным образом переменилось...
Вот они, золотые слова, которые, я знаю, всегда приятно слушать начальству. Они как бы означают: вы молодцы, что поймали нас с поличным, мы премного вам за это благодарны; что поделаешь, раз вы так хорошо работаете...
– Так уж и переменилось, - ухмыляется Воронцов,
– Конкретнее, товарищ Зубарев, что вами сделано для предотвращения массового обмана посетителей?
Директор комбината достает очередную шпаргалку, заглядывает в нее и мнется. Он извлекает их из правого кармана, а прячет в левый. Бумажки у него мятые, замызганные, верно, не раз бывали в ходу и годны на всякие случаи жизни. Однако на этот раз что-то не сработало. Зубарев лихорадочно шарит по карманам.
– Можете не отвечать на этот вопрос, - сухо продолжает Воронцов.
– Вам трудно, я понимаю...
– Мы провели собрание актива наших работников, на котором была зачитана лекция о высоком моральном облике советского человека.
– Демагог стоит на трибуне и произносит высокие слова - не в этом ли один из парадоксов нашей эпохи?
– Опять сотрясание воздуха, - жестко бросает Воронцов.
– Какие мероприятия по контролю вы провели? Только конкретно.
Зубарев лезет за словом в карман, но шпаргалки на сей раз не оказывается. Подвела шпаргалка... Зубарев шпарит наобум:
– В настоящее время мы вводим в практику взаимный контроль директоров ресторанов.
– Без шпаргалки Зубарев чувствует себя неуверенно и чуть ли не заикается. На лице его возникает плаксивое выражение.
– Ясно, - бросает жестко Воронцов.
– Они ходят друг к другу в гости и ставят взаимные угощения. Это и есть взаимный обмен опытом: как лучше укрыться от всевидящего ока народного контроля. А что у вас на кухне делается?
В руках Зубарева опять возникает бумажка, и он тотчас приободряется:
– Да, товарищи члены комитета, я должен полностью признать, что главный наш недостаток, с которым мы боремся в настоящее время, это недовложение в котел...
24
– Недовложение в котел...
Язык мой! Боже, что они делают с языком? Какие только непристойности не произносились с этой трибуны.
– Мы отстаем по части пешеходных дорожек.
– Наша кожа в настоящее время все еще не удовлетворяет возросшим требованиям носчика.
– Тяжелое положение остается на месте.
– В текущем году по тресту плодоовощ имеется всего один процент загнивания.
– Вы действуете в неправильном направлении.
– Выявлены факты обвешивания покупателей путем подкладывания тяжестей под чашки весов.
– Емкость новых кладбищ засеивается каждые три-четыре года.
Стены нашего зала еще и не такое слышали. И как только русский язык выдерживает это?
Бюрократит мутным потоком заливает залы заседаний и комнаты, кабинеты и канцелярии, столбцы газет и папки с розовыми тесемочками. Он становится всемогущим и всеобъемлющим, он вползает в частные разговоры, таится за семейной дверью, за обеденным столом, на лесной опушке и в кабине сверхскоростного самолета; всюду, везде он подстерегает каждого из нас и нет от него спасенья, избавленья иль надежды.