На пути к посвящению. Тайная духовная традиция ануннаков
Шрифт:
— Стало быть, вы руководили постройкой? Вроде архитектора?
— Ну, можно сказать и так… Суди сам. Люди, которым я хотел помочь, — бедные крестьяне. У них совсем нет денег, мясо они едят в лучшем случае раз в год и живут по восемь-десять человек в какой-нибудь жалкой лачуге. Тогда я решил, что должен построить для них приличное жилье. К счастью, по соседству находился большой участок земли, совершенно свободный. Первым делом я отправился проверить, есть ли там вода, чтобы можно было выкопать колодец. Воды оказалось предостаточно, а значит, ничто не мешало приступить к строительству. И вот за одну ночь я выстроил десять домов. Впрочем, если подумать, мне пришлось провести кое-какие подготовительные работы, то есть весь процесс растянулся у меня на сутки.
— Послушайте, но
— Вся работа была сделана при помощи четырех индивидуумов и одного огромного одеяла, — заявил Рабби Мордехай. — На то, чтобы привлечь их, у меня как раз и ушло дополнительное время.
— Вы сказали «одеяло», Рабби Мордехай, или я ослышался? Но какое отношение имеет одеяло к строительству домов?
— Нет, ты не ослышался. Просто эти четверо не желали попасться на глаза праздным зевакам.
Я смотрел на него с некоторым подозрением. Он что, разыгрывает меня? Хочет посмотреть, как я отреагирую на его сказки? Или это что-то вроде теста? А может, я настолько глуп, что не в состоянии понять сути?
Рабби Мордехай взглянул на меня и промолвил:
— По-твоему, четверых недостаточно, чтобы построить за ночь десять домов?
— Ясное дело, — ответил я.
— В случае реальной необходимости, Жермен, я могу использовать одного-единственного индивидуума, который за несколько секунд возведет для меня здание выше Эйфелевой башни.
Никто и никогда не видел Рабби Мордехая пьяным. Как говорила моя мать, это был настоящий «русский медведь», которому ничего не стоило опустошить целую бутылку водки — причем без всяких последствий для себя. И уж конечно, не мог он быть пьян сейчас, от чашки кофе. Но на пару секунд мне показалось, что с ним что-то неладно. Еще меньше походил Рабби на сумасшедшего. Так что за чушь он сейчас несет? И тут я вспомнил слова господина Марковича: Рабби Мордехай — алхимик. Конечно, это не имело отношения к строительству домов, но означало, что Рабби обладает невероятными способностями Тут меня осенила вторая мысль: он ни разу не сказал о том, что четверо его помощников были людьми. Четыре индивидуума — так он их называл. А что, если они вроде афритов из Баальбека? От этой мысли мне сразу стало не по себе. Должно быть, Рабби прочел страх в моих глазах, потому что сказал:
— Нет, они не такие. Во всяком случае, не похожи на тех, которых ты видел в Баальбеке.
— Я понятия не имел, что вы знаете о моей встрече с афритами. А как вы догадались, что я подумал про них? Вы что, читаете мои мысли?
— Нет-нет, просто твои мысли очень ясно отразились на твоем лице. Ты же не забыл, что Мастер подробно рассказывал мне о твоем обучении? А я знаю, что первая встреча с афритами способна произвести сильнейшее впечатление на любого. Как бы то ни было, но мои индивидуумы оказались куда лучше твоих афритов. Все африты беспросветно глупы, но мои по крайней мере слушались приказов.
— Кто они такие? Люди? Духи? Или то и другое одновременно? — поинтересовался я.
— Моих зовут гулиим.
— Название кажется мне знакомым, но не могу с уверенностью сказать, что оно значит.
— Молодец, очень верное наблюдение! Я рад, что ты умеешь сопоставлять подобные вещи. Гулиим — это наполовину люди, наполовину животные; само название — производное от голема и гхула [5] . Смешанная раса. Сделаны они из глины и прочих земных материалов, чем похожи на нас с тобой, однако по ряду физических показателей отличаются и от людей, и от животных. К примеру, рождаются они сразу взрослыми. Еще они очень чувствительны к свету и потому работают только по ночам, что не мешает им быть прекрасными инженерами.
5
Гхул (араб) — демон, злой джинн.
— Где вы находите своих гулиим? — спросил я.
— Делаю их сам, — ответил Рабби Мордехай.
— Серьезно? Так они что, машины? Вроде роботов?
— Выглядят они совсем как ты и я — руки, ноги, глаза и так далее. Ничего общего с механизмами. Повстречайся ты с ними на улице, наверняка примешь за обычных людей.
Потрясенный услышанным, я наклонился к Рабби. Этот человек творит, как Бог! Неужели такое возможно?
— Так вы действительно создаете живых, дышащих, мыслящих существ? Африты, с которыми я встречался, были всего лишь духами. Они приходили в наш мир волею заклинаний. Но то, о чем говорите вы… это же совсем иной уровень творения.
— Когда улемы (и некоторые каббалисты) достигают священного уровня Кадаш Дарайя, они обретают способность создавать жизнь. Настоящую жизнь. Создания их функционируют как обычные человеческие существа, однако отличаются от них по трем параметрам. У них нет души, у них нет физического сердца, которое перекачивало бы кровь, и у них нет человеческого мозга. К тому же сама сущность их приходит из иного измерения, куда они и возвращаются по завершении определенной задачи. Собственно, для этой задачи их и создают. Творец сообщает им, что необходимо сделать, и они немедленно выполняют порученное. Я, например, создал четырех гулиим, чтобы построить дома, и они справились с этой задачей за одну ночь.
— А как вы их создаете?
— Каждого из гулиим я создаю отдельно. Для каждого я приношу по семь листков бумаги, на которых пишу особый код. Кроме того, со мной всегда моя трость. Затем я беру почву, землю или глину и лью на нее воду, пока она не размягчится. Как только смесь достигает нужной консистенции, я скатываю ее в шар. В это время я гашу почти все огни, оставляя одну-единственную свечу или маленькую лампу, и отхожу на несколько шагов назад. Затем я читаю текст, который должен побудить шар совершить следующий шаг — превратиться в продолговатую фигуру чуть больше метра высотой и быть готовой меняться по моим указаниям. Далее я беру трость, подхожу к фигуре с другой стороны, погружаю в нее трость и вытягиваю ее. Я приказываю фигуре воспроизвести человеческую форму, и фигура становится статуей — безжизненной, но в точности копирующей человека. Затем я беру семь листков бумаги: два кладу в глаза, два — в уши, один в рот и один на грудь, поверх сердца. Седьмой я сворачиваю в трубку, подхожу к статуе с другой стороны и бросаю в нее свернутый листок. Падает он всегда либо на нос, либо между ступней — и то, и другое как нельзя лучше подходит для моих целей. Статуя начинает двигаться и пытается встать. Тут я разворачиваюсь и на несколько минут покидаю комнату, чтобы не видеть, как статуя оживает. Как сказано в «Книге Рамадош», кодекс улемов запрещает наблюдать за фактической трансформацией. Я стою за дверью комнаты, пока не услышу доносящиеся изнутри звуки — так я узнаю, что превращение завершено. Я возвращаюсь в комнату, приветствую только что сотворенное существо, даю ему одежду и вынимаю листки бумаги, чтобы сохранить их до той поры, когда мне понадобится раз-воплотить существо и вернуть его сущность в иное измерение.
— Вы делаете это после того, как они справляются с работой.
— Именно, поскольку гулиим создают для выполнения определенной задачи. Как только с заданием покончено, я прошу их лечь на пол, рядком, после чего возвращаю листы с кодом на первоначальные места и лью воду на гулиим. Их тела исчезают: на полу остается кучка земли, а сущность возвращается в тот мир, откуда она пришла.
— И они всегда уходят так беспрекословно? — поинтересовался я.
— Нет. Если работа растягивается на некоторое время, у них развивается нечто вроде личности. Им кажется, будто они люди. Такие гулиим не хотят уходить из нашего измерения. Оставлять их здесь нельзя — это было бы жестоко и бесчеловечно, однако гулиим пускаются на разные хитрости, чтобы только остаться. Улему или каббалисту приходится быть еще хитрее и погрузить свои творения в глубокий сон. Далее мы кладем листки бумаги на прежние места и поджигаем их. Тело начинает тлеть. Тогда мы льем воду на гулиим, и они исчезают.