На пути к посвящению. Тайная духовная традиция ануннаков
Шрифт:
— Назван в твою честь, Синхар Баалшамрут? — в замешательстве переспросил я. — Но он же носит имя святой Феклы!
— Все верно, — с улыбкой ответила Баалшамрут. — Видишь ли, Жермен, я и была Феклой. В каком-то смысле, я продолжаю оставаться ею по сей день, хотя и не люблю думать о себе как о христианской святой…
Я был немало озадачен, однако решил не донимать Баалшамрут вопросами — привычка, от которой мне удалось избавиться с большим трудом. Мы направились к монастырю. Само здание, сложенное из обточенных временем камней, располагалось на нескольких уровнях, что придавало ему известное изящество. По лестнице мы поднялись на верхнюю террасу, где я увидел церковь с куполом и пещеру, в которой струился ручеек. Людей здесь почти не было, и вся атмосфера этого места была проникнута покоем и безмятежностью.
— А тебе известно, что люди здесь до сих пор говорят на арамейском? —
— Впервые слышу. Я знал, что это место было оплотом христианства, однако понятия не имел, что они говорят на арамейском. Ты, должно быть, имеешь в виду его современный диалект?
— Увы, да. В основном это современный диалект арамейского, однако он не слишком отличается от древнего языка. Не сомневаюсь, если бы Павел выступил здесь сегодня со своими проповедями, его бы поняли без особого труда.
— Павел?
— Да, Павел из Тарса. Тот самый, что использовал Иисуса из Назарета в качестве предлога для обращения людей в свою новую религию.
— Так ты была знакома с Павлом?
— Да, и весьма хорошо. Правда, не с самого начала. На тот момент, когда мы встретились, он был странствующим проповедником и успел обойти уже немало городов. Мне тогда исполнилось только восемнадцать. Мои родители, Онесифор и Теодосия, пользовались большим уважением в местной общине. К тому же они были весьма богаты. Сама я была счастливо помолвлена с молодым человеком по имени Тамир, который также происходил из очень хорошей семьи. Этот брак организовали наши родители — в то время так было принято. Тем не менее Тамир любил меня, а я думала, что люблю его. В то время я считала его добрым и хорошим человеком. На самом деле мало кто из людей может похвастаться такими качествами, но я об этом еще не знала. Себя я тоже считала обычным человеком, ведь тогда еще ничего не знали про ДНК и мне ни разу не доводилось слышать про ануннаков. В общем, наши родители готовили пышную свадьбу, когда в Маалулу пришел Павел из Тарса. Случилось так, что я сидела у окна, когда Павел проповедовал у соседнего дома, и слышала каждое слово. Его учение буквально загипнотизировало меня. Мне казалось, Небеса открылись передо мной.
— О чем он говорил?
— Поначалу об Иисусе Христе. Павел утверждал, что тот был нашим спасителем и сыном Божьим. Я была девушкой невежественной, поскольку в те времена женщин обучали только ведению домашнего хозяйства и они практически не умели читать и писать. Я не разбиралась в духовных и интеллектуальных вопросах, однако гены ануннаков были сильны во мне, и я, не отдавая себе отчета, стремилась к этому измерению в своей жизни. Рассуждения Павла о вещах, выходивших за рамки повседневной реальности, глубоко тронули меня. Однако главной целью его проповедей была доктрина целомудрия, и вот она-то просто очаровала меня. Павел объявил, что наши представления о жизни ошибочны. Нас учили тому, что лишь возможность обзавестись большим количеством детей служит гарантией нашего существования и дает нам некоторый шанс на бессмертие. Продолжение рода было главной задачей любой женщины. Я тоже верила в это и думала, что со временем у меня родится много детей. Но Павел заявил, что дети, супружеские отношения и половые контакты как таковые служат препятствием для входа в Царство Небесное, а потому должны считаться чем-то дурным и неподобающим. Полагаю, что я, относясь генетически к расе ануннаков, уже подозревала на тот момент, что сексуальные отношения — в том виде, в каком они существуют между людьми, — носят не совсем правильный характер. Тебе известно, должно быть, что ануннаки сочетаются друг с другом в Слиянии Света, а не посредством физического контакта и что человеческая сексуальность — лишь слабое подобие того экстаза, который влечет истинное Единение… В то время я еще не осознавала этого, однако мне была очень близка идея о том, что существует нечто более важное, чем наша потребность в- продолжении рода. В течение трех дней я пользовалась каждой возможностью послушать проповеди Павла и скоро прониклась убеждением, что все сказанное им — безусловная истина, включая теорию о божественности Иисуса Христа (что, как оказалось позднее, было чистейшим вымыслом). Я настолько прониклась верой в истинность его речей, что разорвала помолвку с Тимарисом. С этого и начались все мои проблемы, поскольку отвергнутый жених оказался человеком мстительным и даже жестоким. Да и мои родители пришли в ужас от случившегося.
— Что же было потом?
— Если мы пройдем в пещеру — не в эту, с бегущим ручейком, а в другую, где я пряталась позднее, — я покажу тебе с помощью Мирайи, как развивались события. Место там куда более уединенное, поскольку паломники считают, что моей была именно пещера с ручьем. Они верят, что вода здесь обладает целебными свойствами. А в другой пещере нас не потревожат. Многое из того, о чем я собираюсь поведать тебе, кажется невероятным тому, кто не видел этого воочию. Легенды, которые повествуют обо мне ныне, далеко не всегда соответствуют действительности, да и Павел постарался стереть из своих писаний всю память обо мне — надо признать, небезуспешно.
Мы вскарабкались вверх по узкой лестнице, высеченной прямо в скале, и оказались в небольшой пещере. Там было несколько гладких валунов.
— Эти камни были здесь и две тысячи лет назад, — сказала Баалшамрут. — На одном из них я сидела и отдыхала после того, как убежала сюда от своих преследователей. Присядь и ты. Сейчас я начну показывать тебе, как все было.
Я присел на большой гладкий камень и приготовился ждать. После ослепительного солнечного света в пещере было темно и сыровато, однако царившая здесь прохлада казалась даже приятной. Хотя Баалшамрут сумела исцелить меня от боли, которую причиняли побои, я чувствовал себя немного усталым, а потому был рад этой передышке.
Баалшамрут сняла с шеи маленькую Мирайю и направила ее на стену. Как и ожидалось, в этом месте возникло оконце света, которое выросло затем до размеров большого телеэкрана. На экране появилась картинка. Молодая женщина замечательной красоты стояла в месте, более всего похожем на зал суда. На женщине было простое белое платье с голубой вышивкой. Шею ее украшало ожерелье из золота и бирюзы. Похожа на Баалшамрут, но не слишком. Не знай я, что передо мной именно Баалшамрут, решил бы, что это ее родственница. Лицо одной было четко очерченным и одухотворенным, тогда как черты другой казались по-девичьи округлыми. Но достаточно было взглянуть на эти большие темные глаза, чтобы понять, кто перед тобой. На гены ануннаков указывали также иссиня-черные рассыпавшиеся по плечам волосы и нежная оливкового оттенка кожа. Судья сурово глянул на девушку.
— Почему ты отказалась от брака, Фекла? — спросил он. — Разве ты не знаешь, что это преступление? Неужели тебе не стыдно?
— Я желаю следовать за Иисусом Христом и Павлом из Тарса, — ответила девушка. — Хочу нести людям божественную истину.
— Павел из Тарса — преступник. Он уже брошен в тюрьму и будет казнен за то, что смущал умы жителей этого города, — заявил судья. — Удивляюсь, почему его не арестовали в одном из тех городов, где он уже побывал. Что касается Иисуса Христа, то это не больше чем вымысел, дитя мое. Нет и не может быть такого создания, как Сын Божий. Забудь об этих глупостях, возвращайся в семью и веди себя разумно, иначе мне придется осудить тебя.
— Я не могу отвернуться от Бога, — ответила Фекла.
— В случае обвинительного приговора тебя сожгут на костре как ведьму. Неужто эта бессмыслица стоит того, чтобы за нее умереть? Взгляни на свою мать: вот она стоит и плачет. Взгляни на отца: ему стыдно за свою дочь.
Фекла ничего не сказала. Она молча стояла перед судьей, глядя на толпу зевак.
«Сжечь ведьму!» — крикнул один, и все тут же подхватили этот возглас: «Сжечь ведьму!» Фекла вновь не проронила ни слова.
— Отведите свою дочь домой, — устало сказал судья. — Она всего лишь глупое, заблудшее дитя. Что ни говори, я уже много лет знаю вашу семью. Вложите в ее голову хоть немного здравого смысла. Побейте, если нужно. И помните: если она продолжит действовать в том же духе, ее сожгут. Я вас предупредил.
Мирайя потемнела, но что-то закружилось в оконце, и я понял: Баалшамрут готовится показать мне новый поворот событий. И точно: я увидел, как Фекла бежит по улицам города к какому-то малоприятному зданию. Она постучала в дверь, и ей открыл человек в потрепанном римском облачении — должно быть, тюремщик.
— Впусти меня, — шепнула Фекла, — и я отдам тебе свои сережки. Они из чистого золота.
Тюремщик огляделся и, не увидев ни единого человека, впустил ее внутрь. Фекла передала ему тяжелые серьги, и тот быстро сунул их себе за пазуху. Затем он проводил девушку в камеру. Здесь, на соломе, едва прикрывавшей грязный пол, сидел высокий худой мужчина. Фекла бросилась к его ногам и разрыдалась. Мужчина заговорил. Он стал убеждать девушку, чтобы та была тверда в своей вере. Я с ужасом наблюдал за этим, поскольку знал, что тот обрекает глупышку на страшную смерть, однако ничего не мог поделать. От бессилия мне хотелось убить его. Пришлось даже напомнить себе, что все это произошло две тысячи лет назад и та самая девушка стояла сейчас рядом со мной. И все равно я лишь с трудом сдерживал эмоции. Внезапно в камеру вошли два человека, схватили Феклу и выволокли ее наружу.