На пути войны
Шрифт:
– Ты ведь это не серьезно?
– Конечно, не серьезно, прости мне мои слова, для этого нужно единогласное решение, а я на такое не пойду.
– Я рада это слышать, просто похоже, что только я одна стараюсь следить за соблюдением договора, и мне важно знать, что ты на моей стороне, – слова сказанные Войной легли на мой разум исцеляющим бальзамом, ведь мне было очень важно знать, что он по-прежнему является моей опорой во всем этом безумии, и немного успокоившись, я решила рассказать ему то, что мне удалось узнать от двух демонов, которых я обезглавила. – Я узнала, что грехи являются печатями, которые
– А что, если я ошибся, и мы теряем свою силу вовсе не из-за них? Опустив свои глаза, сомневаясь, произнес Война.
– Ты? Ошибся? Ты никогда не ошибаешься. Отринь все сомненья брат и подумай сам: изначально их пагубное влияние касалось людей и только людей, но я видела, что ангелы и демоны, они все подвержены грехам, что само по себе невозможно, потому что они находятся в разных царствах.
– А значит, влияние грехов и вправду растет.… Но к этому мы вернемся позже. По твоим глазам я вижу, что-то случилось, что-то тяготит твое сердце.
– Ты прав, и впрямь есть то, что я хотела бы у тебя спросить.
– Так спрашивай.
– Что ты чувствовал, когда встретил Астарту?
И я увидела на его лице боль, которую он пытался скрыть:
– Что я чувствовал? Рядом с ней я ощущал себя живым. Я любил и был любим – это было прекрасно. Но гораздо важнее Смерть, что я ощущал, когда потерял мою дорогую Астарту. Это ужасное чувство, которое и по сей день не дает мне покоя. Горечь утраты ничем не заполнить и ничем не заменить. Говорят, что лучше любить и потерять, чем вовсе не любить. Я так не думаю, больше нет… – он помрачнел и, пряча свои глаза, повернулся ко мне спиной:
– А почему ты спросила меня об этом?
– Я бы не посмела, не будь у меня на то причины. Мне нужен твой мудрый совет. Да больше мне и не к кому обратиться – ты единственный из нас, кто…
– Любил? Это называется любовь, – сказал он, повернув голову. – Мой совет вряд ли тебе нужен, ведь ты сделаешь так, как посчитаешь нужным.
– И все же…
– Если ты так этого хочешь, то слушай: подумай, стоит ли мимолетный миг любви вечной боли. Бывает, я вспоминаю ее улыбку, ее глаза, голос и мне хочется прикоснуться к ней, но затем я понимаю, что это невозможно. И от этого мне… – он прервался. – Надеюсь, я помог тебе, сестра. Мерцание и он исчез.
Я вышла на балкон обдумать слова Войны. С одной стороны, я осознавала, что чувства, которые не дают мне покоя, не приведут ни к чему, ведь он смертен, его жизнь для меня – мгновение, но мгновение чего-то нового. А что потом? Забвение? Страдать и мучить себя воспоминаниями о нем, о любви? А с другой стороны, меня поглощало чувство восторга от того, что нес за собой тот поцелуй. Да будет так, я должна его увидеть. Мерцание…
За окном уже светлело, а я лежал и просто пытался думать о чем угодно, лишь бы отвлечься от мыслей о ней, как вдруг заметил движение, приподнявшись, я увидел ее. Внутри все заклокотало, а улыбка, будто сама появилась против моей воли. Она была все в том же вечернем платье, которое, к слову, украшала она, а не наоборот, как бывает. Она была словно растеряна, вся в сомнениях. «Ты вернулась», – подумал я. Не буду лгать, после
– Зачем ты поцеловал меня? – спросила она меня, немного взволнованным голосом.
Ее вопрос был непомерно сложным, ответа на который у меня не было. Да и как ответить на то, чего сам не знаешь?
– Я не знаю зачем. Это был мимолетный импульс, которому я поддался. Да и как я мог устоять?
– Так это был просто импульс и все? – сказала Смерть с явным разочарованием в голосе, а затем отвела глаза в сторону.
– Неважно, что меня толкнуло на этот поцелуй. Важно, что он значит для меня.
После сказанного мной, в ее глазах проблеснул интерес. Она внимательно смотрела мне в глаза, ожидая продолжения.
– Тогда скажи мне, что значит этот поцелуй для тебя.
– Это сложно объяснить, он взбудоражил меня и заинтриговал, обещая мне нечто интересное, нечто новое, не совсем обычное. И вместе с тем, он был особенным, после него твой образ никак не идет из моей головы. О чем бы я ни думал, все мои мысли сводятся к тебе, к тому поцелую.
Возможно, я ей и наговорил чепухи, пусть это и прозвучало глупо и, возможно даже наигранно, но я постарался описать так, как было у меня на сердце. На ее милом лице проскочила мимолетная улыбка, а затем ее сменила явная растерянность. Она отвернулась от меня и подошла к окну. Увидев, что она расстроена, я подошел к ней, и аккуратно взяв ее за плечо, повернул к себе. Затем посмотрел в ее всепоглощающие то ли карие, то ли черные глаза и сказал:
– Если тем поцелуем я как-то тебя обидел или оскорбил, то прости мне это, я вовсе не хотел ставить тебя в неловкое положение.
Она смотрела то мне в глаза, то на губы, медленно приближаясь ко мне, при этом довольно часто дыша. Сам того не осознавая, я действовал зеркально. Приблизившись к ее лицу практически вплотную, я посмотрел ей в глаза и, прочитав в них желание, вновь поцеловал ее.
После продолжительного и чувственного поцелуя, я не открывая глаз, прошептал: «Прошу тебя, только не исчезай, как в прошлый раз». И тут же услышал тихое «Не буду».
– И что теперь? – спросила она смущенно.
– Даже не знаю, может, сходим позавтракать куда-нибудь, а там и видно будет? Тут недалеко есть милый ресторанчик на свежем воздухе. Что скажешь?
– Почему бы и нет? Подумай об этом месте и дай мне свою руку.
«Странно», – подумал я, но сделал так, как она попросила. Я подумал о ресторанчике, протянул ей руку, и в тот же момент мы оказались там. Мое тело покалывало, словно когда у тебя затекает часть тела от долгого пребывания в одном положении, только вот колит все тело, а не определенную конечность.
– Оу, это было неожиданно и странно, а люди, вдруг они заметили?
– Нет, люди видят то, что хочу я, – спокойно проговорила она.
Осмотревшись, я заметил, что и в правду никому не было до нас совершенно никакого дела. Мимо проходил официант:
– Извини, друг, нам бы столик.
– Да, конечно, прошу за мной, сюда, – сказал официант. – Вот ваш столик, сейчас принесу меню.
Мы сели за столик и я подумал, что надо было сначала усадить ее, а потом уже сесть самому, – «Вот же кретин».