На разрыв
Шрифт:
И заказ она повторила в точности тот, что делала девушка до неё. Разве что вместо кофе выбрала колу.
А вот взять еду на поднос, чтобы сесть за столик неподалёку и съесть прямо там – не смогла, попросила «с собой». Ну что ж, с собой так с собой, только теперь непонятно, где оно, то самое место, где можно развернуть пакет и насладиться запретным.
В общем, да, она сидит на деревянной лавочке, широкой и неудобной, и, видимо, ждёт, пока купленная еда остынет и станет невкусной (хотя, кто знает, может быть, она и горячая ей не понравится), а заодно – смотрит вперёд,
Круглый год сюда можно прийти со своими коньками или взять коньки напрокат, и кататься, кататься, кататься, пока не надоест.
Рае не слишком хорошо видно, но, кажется, там хватает народу. На массовых катках, в общем-то, почти всегда хватает народу: резвящаяся детвора и взрослые, уставшие от своей взрослой жизни, влюблённые парочки и решившие повеселиться подружки… Иногда на таких катках тренируются даже профессиональные фигуристы – те, кому в их собственных школах не выделяют достаточно ледового времени. Или те, кому времени всегда недостаточно, те, кто готов использовать любые возможности, будь то оплаченный каток своего спортивного клуба, или площадка в торговом центре, или замёрзшее озеро возле дома, или какая-нибудь лужа, неважно.
Рая смотрит вперёд, на этот отделённый от неё десятками метров каток, пока глаза не начинают слезиться, а когда наконец-то встаёт, почти врезается в смутно знакомого человека.
– Привет, – говорит человек, забрасывая внушительную спортивную сумку на лавочку, и по традиции обнимая её, чтобы поцеловать в щёку.
Они все так здороваются. Фигуристы, тренеры, родственники. Даже если ненавидят друг друга. Ритуал не имеет ничего общего с реальными чувствами: просто подойти, просто обними, просто поцелуй в щёку или хотя бы сделай вид, что целуешь.
Просто скажи:
– Привет.
Егора Архипова она, конечно, не ненавидит. Разве что за то, что не смог посадить свою Злату на цепь или, на худой конец, не завёл с ней отношения – чтобы она не смогла завести отношений с её братом.
Какая встреча.
Рая говорит это вслух.
Несколько секунд они просто смотрят друг на друга, не зная, что сказать, а потом Егор неловко пожимает плечами. У него получается выдавить маленькую улыбку, но Рая не уверена, что сможет улыбнуться в ответ.
В конце концов, она всё-таки улыбается. Между ними есть что-то общее, и это «что-то» практически ощущается кожей. Оба брошенные, оба одинокие, оба уставшие и потерянные. Рае не нужно смотреть в зеркало, чтобы узнать, как она сейчас выглядит: достаточно посмотреть на Егора, потому что мешки у них под глазами абсолютно одинаковые, впрочем, как и запавшие щёки, как и сухая, сжатая линия губ.
Иногда так бывает: приснится кто-то и ты наутро ощущаешь особую общность, даже если вы с этим человеком близкими никогда не были. Но он же побывал в твоих снах, а значит, уже совсем не чужой, и ты весь день не можешь отделаться не только от мыслей о нём, но и от тёплого, родственного ощущения, появляющегося внутри каждый раз, как в голове всплывает его имя.
Рая смотрит на Егора –
Но он стоит рядом, живой и настоящий, можно потрогать, если захочется, и смотрит на неё так, будто собирается что-то сказать. И, собственно, говорит:
– Глазам своим не поверил, когда тебя здесь увидел. – И тут же, без перехода: – Присядем?
Она опускается обратно на лавочку легко и почти лишённая собственной воли, как будто он сам усаживает её, для надёжности придерживая за плечи. Но ничего подобного Егор себе не позволяет: усаживается рядом, в отличие от неё, тяжело, словно из него разом вынули кости.
– Хочешь? – не зная, что сказать, Рая показывает ему свой пакет.
– А можно?
На самом деле, ему-то как раз и можно. Мальчики вообще едят всё что угодно – как не в себя, – и, конечно же, не толстеют, только с помощью штанг, гантелей и тренажёров всё раздаются в плечах, разрастаются в бицепсах, мощнеют в ногах, чтобы лучше толкаться, лучше поднимать и лучше удерживать. А девочки… Девочки держат себя в ежовых рукавицах, балансируя между «лучше кататься» и «чтобы поднимать их было удобнее».
Впрочем, Рая одёргивает себя, к ней всё это больше не имеет отношения.
– Конечно, можно. – Открывая пакет, она ловит себя на том, что улыбается, но улыбаться её заставляют не запахи жареного, и уж подавно не мысли о конце спортивной карьеры.
Неожиданно.
Она протягивает Егору бургер, но вместо того, чтобы освободить его от упаковки и начать есть, Егор протягивает его обратно.
– Ты первая.
Наверное, в другой жизни, не случись с ней фигурного катания, есть с кем-то вместе было бы для Раи высшей формой доверия – как, например, стесняясь своего голоса и считая его недостаточно красивым, ты поёшь только рядом с теми, кому действительно доверяешь. В фигурном катании, с его общими раздевалками, бесконечными сборами, кровью и потом на тренировках, стеснительные особо не выживают, но петь при абы ком она бы всё же не стала.
Да и… есть в раздевалке вместе с девчонками, каждая из своего контейнера или со своей тарелки, это одно, а есть с Егором Архиповым один бургер на двоих и чтобы всю дорогу его держал только он – это другое.
Почти интимно, и Рая могла бы смутиться, но вместо смущения чувствует лишь благодарность. Она, оказывается, так скучала по этому ощущению: что-то необычное, что-то приватное, что-то скрытое от всех на свете, тайна – одна на двоих.
Картошку и курицу они едят уже по отдельности, самостоятельно, но ощущение интимности никуда не пропадает.
Посреди оживлённого торгового центра, на неудобной деревянной лавочке, их будто бы накрывает невидимой сферой, отсекающей чужие разговоры, громкую музыку и всё остальное, ненужное.
Наверное, так работает их совместная брошенность, одно на двоих горе, одинаковый секрет, одинаковая проблема.
– Как ты? – спрашивает Егор, и, учитывая картошку в его руках и стекающий с неё соус, который он торопится поймать губами, вопрос звучит вовсе не так серьёзно, как мог бы.
Потому, наверное, и ответить получается очень легко.