На Рио-де-Ла-Плате
Шрифт:
Однако он произвел похожее впечатление и на остальных. Беседа застопорилась. Хотя лейтенант изо всех сил старался понравиться нам, это у него не получалось. Внезапно нас охватила какая-то скованность.
Свои слова он адресовал в основном мне. Казалось, именно я интересовал его больше всего. Он расспрашивал о моей родине, о тамошней обстановке, и его вопросы были глупы. Человек этот был в высшей степени невеждой. Но если я обращался к нему с назидательной репликой, то он, сверкнув своими темными глазами, так поглядывал на меня, словно я совершил смертный грех. Вовсе не удивительно, что беседа в конце концов
Он, пожалуй, почувствовал это, ибо поднялся и попросил разрешения удалиться, сославшись на то, что очень утомлен. Казалось, он вообще не понимал, какую бестактность допускает. Но был наказан за нее: сеньора лишь холодно кивнула ему на прощание, а Монтесо позвонил пеону и приказал ему отвести лейтенанта в его комнату.
Когда он ушел, все облегченно вздохнули. Однако лишь после некоторой паузы йербатеро спросил меня:
— Ну, сеньор, как вам нравится наша кавалерия?
— Этот лейтенант — типичный ее представитель?
— Слава Богу, нет. Я не понимаю, как подобного человека можно направить для покупки новых лошадей. У меня нет желания торговаться с ним. Скорее всего, я заломлю такую цену, что он сразу же уедет отсюда.
— Тебе надо было бы сделать это до того, как он уселся за стол, — улыбнулась дама. — Давайте забудем это недоразумение и снова станем веселы как прежде.
Так мы и сделали. Мы просидели до полуночи, признавшись напоследок друг другу, что нам давно не выпадало такого чудного вечера. Монтесо взял обеих дам за руки, а я подал руку сеньоре, и мы еще с четверть часа гуляли в саду. Затем йербатеро отвел меня в мою комнату.
Утром я услышал, что в саду снова собираются пить шоколад, и спустился туда. Вероятно, я пробудился раньше всех и потому никого не застал в беседке, хотя на столе уже стояла посуда. Тогда я прошелся в самый конец сада. Там виднелось несколько ступенек, которые вели в небольшую беседку, расположенную на уровне верхнего края стены, что огораживала сад. Оттуда можно было выглянуть за ограду, посмотреть на раскинувшиеся вокруг пастбища и бродившие по ним стада. Я поднялся по ступеням, уселся наверху и окинул взором совершенно неромантический пейзаж. Я провел там всего две или три минуты, как вдруг услышал шаги в саду, они приближались к моему убежищу. Беседка густо заросла зеленью, поэтому меня не было видно; я же, выглянув в просветы между листвой, увидел двух грязных, бородатых парней, стоявших неподалеку и очень оживленно беседовавших между собой. Они были одеты в красные чирипы и пончо в красную и синюю полоску, на головах у них виднелись красные шапки, а на ногах — сапоги без подметок, но с крупными колесиками на шпорах.
Конечно же, это были двое из тех пятерых кавалеристов, что приехали вместе с лейтенантом. Мне не слышно было, о чем они говорили, поскольку они переговаривались вполголоса. Они не спеша подошли к моему убежищу и стали подниматься по ступенькам. В пылу беседы они на несколько мгновений остановились. Я уже мог расслышать слова одного из них:
— Да робеть-то зачем, мы ведь ничуть не рискуем.
— Я знаю это не хуже тебя, мне даже в голову не приходит бояться. Я только одно хотел сказать: что дело потруднее, чем мы думали.
— Все из-за этой перемены, случившейся с йербатеро?
— Да. Кто бы
Он испуганно замер: в этот момент они вошли в беседку и увидели меня. Их загорелые обветренные лица стали еще темнее, потому что они покраснели.
— Простите! — выдавил один из них. — Мы не знали, что здесь кто-то есть, сеньор.
Я ответил им резким взглядом, это еще больше их смутило, они повернулись и пошли.
— Черт возьми! — снова услышал я. — Кто мог предположить, что этот…
Дальше я не мог ничего разобрать, поскольку они очень быстро удалились. То, что я услышал, заставило меня серьезно призадуматься. Они не сказали, собственно, ничего настораживающего; но тревога у меня все-таки появилась. Было такое ощущение, словно нам или, по крайней мере, мне грозит какая-то опасность.
Я подождал еще немного, а потом снова спустился в сад. По пути я наткнулся на Монтесо и поведал ему о небольшой интермедии [88] , слово в слово повторив услышанное.
88
Интермедия— небольшая пьеса обычно комедийного содержания, исполняемая между актами драматического или оперного спектакля.
— Это встревожило вас? — спросил он.
— Конечно, сеньор, согласитесь, что это очень странно!
— Да? Я не нахожу.
— Но они говорили о риске!
— Покупка лошадей всегда связана с риском.
— Но они ведь считают, что дело осложнилось из-за того, что вы совладелец эстансии.
— Это потому, наверное, что они думают, что я, как опытный йербатеро, назначу более высокую цену, чем мой брат.
— А я считаю, что их слова надо истолковать совершенно иначе. Не мог ли мнимый комиссар опять приложить руку к этому?
— Хотел бы я знать как! Однако вы все видите в черном цвете. Стоило пробудиться вашей недоверчивости, как ничто, кажется, не может ее успокоить. Теперь в самых простых вещах вам мерещится опасность. Ваши подозрения необоснованны. Поверьте мне! Вот идет моя невестка с дочерью и офицером. Я прошу вас, не смущайте их простые души своими подозрениями!
Монтесо был одет не так, как накануне вечером. Мы хотели совершить прогулку верхом, и потому он выбрал свой старый костюм. Разве что сапоги служили намеком на то, что он хозяин эстансии.
Поскольку никто из нас не выказывал симпатии к офицеру, то завтрак прошел почти молча. Единственный короткий разговор свелся к напоминанию, что Монтесо сейчас покажет покупателю табуны, а я буду сопровождать его.
Лицо лейтенанта нравилось мне сегодня еще меньше вчерашнего. Прежде чем мы тронулись в путь, я зашел в свою комнату. Я не хотел встречать опасность безоружным. Ружье я, конечно, не мог взять с собой. Нож или, точнее, два ножа были у меня за поясом. Они не бросались в глаза, в этой стране каждый непременно носит с собой нож. К ножам я добавил оба своих револьвера, но их я решил припрятать. Я поднял голенища сапог и, дважды скатав их, сунул в отвороты по пистолету, там они лежали теперь, как в тайнике. Потом я спустился на наружный двор, где наготове стояли лошади.