На росстанях
Шрифт:
"Одна глава книги прочитана и закрывается", — думал Лобанович, покидая Тельшино. А сейчас прочитана и другая глава еще далеко не дочитанной книги.
Часть вторая
На перепутье
Когда-то, еще в дни юности, меня заворожили просторы земли с их бесчисленными говорливыми дорогами, широкими и узкими, ровными и кривыми, по обеим сторонам которых то здесь, то там вставали густолиственные липы, стройные тополя либо старые, кудрявые сосны. Меня манили неясные дали, молчаливые и задумчивые, с их пригорками, долинами и криницами, с тонкими полосками лесов на горизонте, где земля словно сходится с небом и где все прикрыто легкой, прозрачной завесой синеватой дымки.
Что скрывается за этой завесой? Какие события,
Ничего более интересного на свете не было тогда для меня, как приподнять завесу синей дали и заглянуть за ее рубежи. Там, думалось мне, я найду ответы на все вопросы, узнаю тайны жизни. А жизнь так сложна и так много в ней неожиданностей, крутых поворотов, что неискушенному юноше тяжело было разобраться во всех разнообразных ее проявлениях и оценить их так, как они того заслуживали. Вот почему так радостно было идти все дальше и дальше, чтобы изведать неведомое, увидеть невиданное.
С того времени прошло много лет. Много дорог перемеряли мои ноги. Разные люди встречались мне в моих странствиях. Многие из них стали мне близкими и дорогими, и многих из них сегодня я недосчитываюсь. И сам я устал за это время и все чаще и сильнее чувствую извечную и неодолимую силу притяжения земли.
Но шумят говорливые, неудержимые волны жизни, и все такие же бескрайние, еще более привлекательные дали раскрываются перед глазами.
Новые, просторные дороги открылись перед нашими народами. И не угасает неутомимое желание заглянуть за чудесную, пленительную завесу завтрашних дней.
Будьте же вы светлыми и радостными, грядущие дни человечества!
I
Возле железной дороги, соединяющей Менск и Берасте, неподалеку от станции, в малоприметном уголке среди высокого темного леса, ютилась усадьба лесника. Принадлежала она лесничеству князя Радзивилла. За долгое время строения почернели, постарели, покосились. Да и что это были за строения! Низкая, подслеповатая хата с закопченными окнами и полусгнившим крыльцом глядела в сторону железной дороги. Хотя железная дорога проходила здесь и близко, но ее не видно было — высокий вал, заросший сосняком и кустами орешника, закрывал ее. Древнее гуменцо с вогнутой соломенной крышей притулилось возле самого леса, — казалось, для того, чтобы спрятаться от холода и ветров, которые были для него уже небезопасны. Маленький хлевок, также почерневший от времени, сиротливо жался к земле. По одну и по другую сторону усадьбы раскинулась небольшая полянка. Когда-то здесь была смолокурня. От нее остались только глыбы глиняных печей, где выпаривалась смола, да мелкие остатки пропитанных смолою пней. Еще и теперь чувствовался здесь легкий запах дегтя и скипидара. Название "Смолярня" по наследству перешло к усадьбе лесника. В ней с некоторого времени жил брат Андрея Лобановича Владимир, работавший здесь лесником. Еще с детства братья жили дружно, согласно. Встречались изредка и тогда, когда возмужали, а дороги их разошлись, встречались приветливо и сердечно. Узнав, что Андрея уволили с должности учителя и он теперь без работы, Владимир посочувствовал ему, а затем спросил:
— Так что же ты, брат, думаешь делать?
— А вот осмотрюсь немного, кое с кем посоветуюсь, как оно и что, — может, что-нибудь и подвернется.
Братья помолчали.
— Да уж, наверно, не в школе свет клином сошелся, — заметил Владимир. — А таких, как ты, сейчас много. Время такое — люди за правду стоять начали, а начальство правды не любит.
— Это верно, — отозвался Андрей.
Владимир круто повернул разговор в другую сторону.
— Пока найдешь себе приют и работу, перебирайся ко мне. Уголок спокойный, укромный. Ты один, мешать не будешь мне. Большой роскоши, правда, нет, но перебиваться кое-как можно.
Андрей искренне поблагодарил брата и согласился остановиться у него.
После того как Лобанович выбрался из Верхани и приехал к своим родным, ему все казалось, что люди смотрят на него по-иному и в душе даже радуются, что он без места, без работы, — одним словом, босяк!
Лобанович обосновался в Смолярне, у брата.
Прошло не более недели с того времени, как появился он в своих родных местах. Первые дни его сердце сжимала такая тоска, словно он носил траур по тяжелой утрате. В прошлые годы в это время все учителя, в том числе и он сам, уже были в своих школах и начинали занятия. Младшие школьники, свободные от домашних работ, наполняли классы своими звонкими голосами. Какое славное это время! Учитель впервые встречается, знакомится с малышами, которые потом вырастут, пойдут в жизнь — то ли путями-дорогами своих отцов, то ли новыми, более просторными и счастливыми. Разве это не радость — познакомить их со школой, со школьными порядками, научить читать и писать, познавать книжную мудрость и говорить с ними так, чтобы каждое твое слово дошло до сердца и ума детворы!
Перед глазами Лобановича отчетливо, как живые, всплывали картины школьной жизни и те школы, в которых ему довелось побывать. Тельшино, его околицы, люди и все то, что там пережито. И бесконечно милый образ Ядвиси снова ожил в памяти, как чудесный цветок полесской глуши, как невозвратимая утрата. Припомнились и выгоновская школа, и широкая низина Пинского заречья, заросшая высоким, густым тростником, и Пинск, который так хорошо виден, если спуститься со школьного двора вниз, к реке Пине. Словно остров, возвышался среди бесконечных тростниковых болот старинный город, важнейший центр необъятного Полесья.
Еще живее и ярче рисовалась в его мыслях Верхань — ведь только несколько дней прошло со времени прощания с ней. Вспомнились и хуторок Антонины Михайловны и Лидочка. Славная девушка, способная, веселая, по-детски шаловливая… Поедет ли она сдавать экзамены в городскую школу? Какова будет ее дальнейшая судьба? Напишет ли она ему?
Лобанович дал ей свой адрес. Кстати, до почты отсюда гораздо ближе, чем от Микутич. Наверно, есть на почте письмо и от кого-нибудь из друзей, таких же выброшенных из школ бесприютных горемык, как Лобанович.
Так вот он каков, новый поворот в его жизни! В какой жизни? В бесприютном блуждании между небом и землей. Надеяться не на кого. Полагайся только на самого себя, ниоткуда не жди помощи… Нет, не правда, брат Владимир уже помог, поправил себя Лобанович. А другие? Разве свет без добрых людей? Пока ты еще свободен, пока служат ноги — иди! Иди вперед по бездорожью, по целине, прокладывай новый след. Одно только помни: не сворачивай с верной дороги. Но где она, верная дорога? Это дорога обездоленного, угнетенного народа, который мечтает о правде, о справедливости и в меру своих сил и возможностей борется за них, народа, который живет мыслями о своем человеческом праве и о земле, захваченной панами, казной, церквами и монастырями. Много на этой дороге ям и ухабов, разных препятствий, испытаний. Но если ты честный и сознательный человек и перед тобой встают трудности, уразумей их своим разумом и почувствуй сердцем, не бойся, не отступайся от правды и никогда, ни при каких условиях не вступай в сделку с теми, кто унижает народ и надругается над ним. Не поддавайся ни на какие приманки и обещания угнетателей и обидчиков народа.
Такими мыслями и такими добрыми намерениями жил сейчас бездомный Лобанович. Они укрепляли его бодрость и решимость всегда быть вместе с простыми людьми, стонущими в ярме беспросветного гнета. Но в жизни часто события идут не теми дорогами и не так, как нам хотелось бы. Зачиналось весеннее половодье новой жизни, да не вылилось из берегов — сковали его холода. И все же придет желанная пора всенародной весны.
II
Возле Смолярни, между усадьбой лесника и железнодорожным полотном, проходила широкая лесная дорога. Миновав усадьбу и не доходя до переезда, она разветвлялась, делилась на две: одна пересекала железную дорогу, а другая забирала влево, некоторое расстояние шла под густым навесом старых елей, по желтоватым смолистым корням. Тут всегда царили полумрак и сырость, дорогу покрывали многочисленные рытвины и лужи черной, как деготь, воды, которая редко когда просыхала. Выбравшись из леса, дорога выходила в Темные Ляды, а затем забирала вправо, держа направление на лесничество князя Радзивилла. На нынешних Темных Лядах не так давно стоял густой, высокий, сумрачный лес. Время от времени огромные лесные пространства вырубались дочиста. Отборный лес сплавлялся купцами за границу, а деньги переходили в княжескую казну и в карманы лесопромышленников. Оголенные лесные делянки очищали крестьяне окрестных деревень. Остатки древесины складывали в штабеля и поленницы, а сучья и хворост просто сжигали. Делянку раскорчевывали и на ней сеяли рожь, ячмень, овес. Третья часть урожая поступала в лесничество, все тому же князю Радзивиллу.