На росстанях
Шрифт:
— Ну, матушка, если буду жениться, непременно вас за сваху возьму, — сказал Лобанович.
— Возьмите, возьмите! Такую сосватаю вам женку — всю жизнь благодарить будете. Вы не знакомы с дочерью землемера?
— С панной Людмилой? Нет, не знаком.
— Она сейчас здесь, у писаря. Вечером у писаря блины будут, вот вы и подкатитесь к ней. Она девушка симпатичная. Хоть нашему учителю ножку подставьте.
— Э, матушка! У панны Людмилы столько кавалеров, что у меня и смелости не хватит ухаживать за нею.
— Эх, наставничек, ничего
— Что ж, дай боже нашему гороху в панский горшок попасть, — улыбнулся Лобанович.
— Вас крестьяне хвалят, — сказал отец Кирилл, — вы сумели занять надлежащее положение.
— А за что им хвалить или хаять меня? — спросил Лобанович. — У них свое дело, у меня свое. Наши интересы не сталкиваются, и нам не за что даже поссориться, поругаться.
— Вы скромный человек, и это делает вам честь, — ответил отец Кирилл. — Нет, надо сказать правду: Тельшину везет на хороших учителей. Только глушь там, как и вообще все это Полесье.
— Жениться надо, — сказала матушка, — тогда и глушь не такая страшная будет.
— Что жениться! — махнул рукой отец Кирилл. — Жениться каждый сумеет, но что толку из этой женитьбы?
Молодая служанка отца Кирилла, краснощекая полешучка, принесла самовар. Сели пить чай. Матушка все время говорила, сообщала деревенские новости и сплетни, до которых она была большая охотница. Между прочим она начала рассказывать о борьбе за панну Людмилу, разгоревшейся между Соханюком и Дубейкой. Но рассказ не был доведен до конца — в комнату вошел сам Соханюк.
На этот раз Соханюк был необычайно расфранчен, чисто выбрит; манишка, галстук, манжеты — все на нем сияло и сверкало.
— Моему сопернику и коллеге нижайшее почтение, — обратился к Соханюку Лобанович.
— Вот молодец тельшинский учитель! — восхитилась матушка. — Сразу делает вызов нашему учителю!
— Вы меня не так поняли, — заметил Лобанович. — Коллега — мой соперник совсем другого рода, мы боремся с ним за гарнцы.
Отец Кирилл заинтересовался этой историей, и Лобанович рассказал, что за борьба завязалась у них.
Отец Кирилл смеялся, смеялся и сам Соханюк.
— Наш учитель — хозяин, имеет кабанчика и коровку, — заметила матушка.
— Только хозяйки не хватает, — добавил Лобанович. — Так и быть, коллега, женитесь — сделаю вам такой подарок к свадьбе, отдам свою ссыпку.
— И хорошо сделаете, — смеялся Соханюк. — Я человек практичный и отказываться от того, что идет на пользу человеку, считаю неразумным. Если жить, то жить со вкусом, а разбрасывать рубли ради того, чтобы помирить двух буянов мужиков, не вижу смысла.
Соханюк кивнул в сторону Лобановича и засмеялся. История с вьюшкой была здесь уже известна. Лобанович не нашелся что сказать, он немного смутился.
— Да, — подтвердил и отец Кирилл, — наш учитель умеет жить. — Но его симпатия и сочувствие были явно на стороне тельшинского учителя.
— Вот что, коллега, — обратился Соханюк к Лобановичу, — вас приглашают на вечер к писарю, и мне выпала честь сообщить вам об этом. Даже и записку вам передали.
— Кто же это оказал мне такое внимание? — спросил Лобанович, беря записку.
— А дочка землемера там будет? — спросила матушка.
— Н-не знаю, — не сразу ответил Соханюк.
— Идите, идите, наставничек! — уговаривала матушка. — Там панечки будут и в том числе, вероятно, панна Людмила.
— Не хочется мне туда идти, — проговорил Лобанович. — Не люблю бывать в большой компании.
— Больше любите быть в компании одной-единственной, — пошутила матушка.
…Гостиная в доме писаря была ярко освещена двумя лампами. Переступив порог и окинув взглядом гостей, Лобанович в замешательстве остановился: к кому прежде подойти и с кем поздороваться? Он не знал, куда деваться, — так много здесь собралось гостей. Надо бы начать с хозяина, но хозяин сидел за столиком, держал полную горсть карт и внимательно в них вглядывался. Напротив блестел воротник урядника. Сбоку сидел фельдшер Горошка. Он подгонял писаря:
— Ходи, ходи, кум! Под туза! Под туза ему!
Но писарь не торопился. Он долго вглядывался в свои козыри, и казалось, вот-вот чихнет.
Сиделец по фамилии Кляп выказывал все признаки нетерпения, раздраженный такой медлительностью писаря.
— Не пори горячки, ведь и так останешься без одной, а будешь горячку пороть, без двух останешься.
Максим, сын фельдшера Горошки, порхал, как мотылек, от одной паненки к другой. Как видно, в этой деятельности он имел большой опыт. Лобанович был порядочно удивлен, увидев здесь пана подловчего: ведь тот немного брезговал компанией писаря. Дубейка, зажав шею в накрахмаленный тесный воротничок, очень мило и очень красиво, как ему казалось, кивал своей птичьей головой то одной, то другой барышне.
В глубине комнаты в мягком кресле сидела Людмила. Рядом с нею примостился Суховаров. Теперь Лобанович догадался, что пан подловчий вынужден был уступить Суховарову и поехать с ним, чтобы познакомить его с Людмилой, которой также заинтересовался и Суховаров.
— А-а, паночку! — проговорил подловчий. — Смотри, какой он прыткий! Я заходил к нему, чтобы вместе с паном Суховаровым поехать, а он уже здесь!
Подловчий весело поздоровался со своим соседом, взял его под руку и подвел к Людмиле.
— Будьте знакомы: пан Лобанович, профессор больших букв.
Людмила улыбнулась своей приветливой улыбкой и игриво проговорила:
— Мы уже почти знакомы, — и подала свою мягкую ручку.
— Значит, наш профессор гораздо ловчее, чем я думал, — проговорил подловчий.
— В тихом омуте черти водятся, — добавил Суховаров, и на его влажных губах застыла кривая, слегка пренебрежительная улыбка.
Суховаров был одет в парадный мундир с блестящими пуговицами и свысока смотрел на всех местных кавалеров.