На рубеже веков. Дневник ректора

Есин Сергей Николаевич

1 июля, суббота. Никогда не думал, что целый день возни: по лестнице туда-сюда, потом с веником, потом снова туда-сюда с досками и разным мусором, целых 12 часов на ногах может доставить удовольствие. На сон прочел несколько страниц хорошо знакомого Булгакова о Мольере.

2 июля, воскресенье. По спидометру заметил: ехать мне из Сопова 112 километров, на 12 километров больше, чем из Обнинска. В три — надо же что-либо по телевизору посмотреть — уже вернулся домой; с Сашей разошлись мирно, за всю работу я дал ему 1000 рублей, значительно меньше, чем взяли бы с меня посторонние халтурщики.

Рейтинг для «Труда»:

«Мы люди небольшие, в высших сферах не вращаемся, умных разговоров

не ведем, а когда телевидение смотрим, то норовим, по старорежимной привычке не развешивать уши и верить всему, о чем толкует высокооплачиваемый ведущий, а соображать, чего хотят от нас скрыть, развешивая туманы над вертикалью. А хотят скрыть от нас главное. То о свободе печати говорят, то о Федеральном собрании, о так называемом сенате. Ну и что они сидят такие праведные, честные и деловитые, обремененные депутатской неприкосновенностью! Может быть, у всех у них в губерниях праздник и пряники даром раздают? И ведь много лет уже сердечные сидят, рядят государственные дела, аж взопрели бояре. То говорят о Газпроме и возмущаются, что раньше Вяхирева без его согласия заменить было нельзя, а теперь суд решил, что можно, да еще насовали в Газпром в совет директоров министров, будто недра принадлежат государству. Тому они принадлежат, кому принадлежат. Не нам с вами, и этого достаточно. И кстати, Малашенко с Киселевым виднее. Кисельные реки и молочные берега! Каждый пишет свою конституцию под себя. Зато какие свободы! Ну, кто бы, скажите на милость, в старое время смог разрешить одному из директоров какой-то телевизионной компании испортить или попытаться испортить зарубежный визит президента. А его бедного, по головке не погладили, ордена не дали и задержали в аэропорту при попытке вылететь на частном самолете. Да это от зависти к частному самолету! Да ведь и улетел, в конце концов. А президенту и власти надо было бы другую щеку подставить. Малашенко с Киселевым его по роже, по роже, а он, улыбаясь, подставляет свою другую щеку, не толстовец! А скрывают от нас деньги, стоящие за всеми эти проблемами. Кому летать на частных самолетах и не испытывать даже тени сомнения, что приватизация, так грабительски проведенная в ущерб народу, может быть подвергнута критике, а кому сетовать, что подняли тариф на электричку и до огорода, без которого не проживешь, не добраться.

Вот такие мысли и навеяло на меня, маленького человека и обывателя, нынешнее телевидение, по преимуществу свободное. Я опускаю здесь адвоката Резника так любимого нынче народом. Какой напор, какие краски, какая лексика! Художественные программы были довольно скучные, все боевики с мордобоем или мордобой с любовью. Художественное в основном уступало документальному. Лучшей передачей недели была передача из серии «Большие родители» все того же свободного НТВ. Здесь дочь Александра Трифоновича Твардовского Валентина Александровна рассказывала об отце. Возникала иная страна, иная литература, иная эпоха. Хорошо, когда дети соответствуют родителям, а телевидение Отечеству».

3 июля, понедельник. Невероятный мой собственный психоз из-за сбоя в компьютере, из-за хамства Ирины Николаевны — это особое свойство главных бухгалтеров, находящихся возле денег, полагать, что им мало платят, завидовать и злиться на всех, — а ведь деньги они просто считают. И даже не проявляют ни знания необходимых инструкций, ни определенной ловкости в уходе от государственных поборов, называемых налогами. Приезжала еще О.В. — ей во что бы то ни стало надо впендюрить свою младшую сестру на роль студентки-переводчицы, но та, проучившись у нас в лицее целый год и даже проработав в библиотеке, куда я ее отправил в надежде чуть-чуть расширить кругозор, но сестра О.В., боюсь, девочка не слишком талантливая. Ну даже если ребенок и поступит, если все преподаватели дружно вздохнут, но как потом пять лет учиться? Все это грустно, смешно и позорно. Вот он наш простой победительный народ, получивший высшее образование. В свое время я Тане, сестре, когда брал работать в библиотеку, устроил маленький экзамен. Литература, если она не воспринята органично, не литература. Ее не вызубришь и не выучишь, ее надо выучить, вычитать, а потом вдохнуть в нее собственный огонь и сделать своей.

В обед, получая зарплату и отпускные, Юрий Поликарпович устроил мне легкую выволочку из-за аттестации его дочери, которая серовата и к которой я был достаточно суров. Вот курсовые работы у нее были сделаны по литературе отлично! Я так и сказал, что в семье двух выпускников Литинститута и, имея отцом выдающегося поэта, по-другому и нельзя. Но талантливое дитя и эту невинную реплику дома превратило в стремление свести счеты. Вот, дескать, выдающемуся поэту ректор не может возражать, так отыгрывается на дочери. Чушь какая-то. К счастью, Юрий Поликарпович, делая мне обещанный, видимо, дома репримант, не верил в говоримое. Разошлись мирно.

Вечером по НТВ была фантасмагория ненависти к Путину.

4 июля, вторник. С большим воодушевлением работал над реорганизацией структуры, в частности хозяйственной части. Заезжал С.Ю. Куняев с кое-какими вопросами по своему семинару, и от него я узнал, что уже 2 недели, как вышел 6 номер «Нашего современника» с продолжением моих дневников. Я тут же взял номер в библиотеке, в читальном зале. Но каковы наши библиотечные дамы, даже мне не сказали, а сами уже взахлеб дневники прочли. Какова наша славная Дашенька! Тут же я узнал, что уже и кафедра Л.М. дневники прочла. Отношение у всех сдержанное, особенно хвалить побаиваются, а вдруг на следующих страницах появятся и их имена.

Вечером был на приеме в Белорусском посольстве по случаю дня независимости. И народу, и на столах было много. Поговорил с В. Андреевым, в этом году, в августе ему 70, а театру 75. Все это пытаются совместить, я понимаю его грусть. Володя говорил, что с возрастом все больше и больше ощущает себя русским, что, по его словам, сегодня что-то главное из нашей русской жизни возвращается на место. Видел постаревшую Быстрицкую, которая жаловалась на московскую критику, которая ее плохо понимает. А понимает плохо за ее участие в народной жизни, за ее роли в фильмах по Шолохову.

Шашлычок в посольстве был холодноват.

Видел В.К. Егорова, мельком в каком-то общем разговоре с его присутствием я обмолвился, что тому, что я ректор Литинститута я обязан именно ему.

5 июля, среда. Заметил, как удивительно много надо человеку в среднем или, как у меня, уже в очень пожилом возрасте. Раньше на улицу выскакивал бог знает в чем, не причесывался, и так сойдет, и так красив. А нынче, посмотрел в портфель, и две пары очков там, и два вида лекарств, и газета, и целая горсть ключей. Имущество тоже обременяет. И утром приходится обязательно делать зарядку, и обязательно ежедневно мыть голову, а то последние волосенки слипнутся, и нужна капля духов на носовой платок, и нужна обязательно свежая рубашка. Время твое прошло, надо хотя бы внешним своим неопрятным видом не отвращать людей.

Начал перечитывать «Море, морей» Айрис Мердок и вдруг подумал, какая удивительно тонкая и многочувствующая женщина, но проза все равно профессорская, умница, повествовательница, но не романистка.

Александр Иванович сегодня хвалил мои дневники, вторую часть, говорил об объективности их и особо говорил об эпизоде с О.В. Вот что он отметил. Много раз О.В. рассказывала об эпизоде, когда в кассе не нашлись какие-то деньги, которые она или утаила, или подержала, подержала, а потом, попользовавшись, все же внесла, не в этом суть. Она ни разу не рассказала своему наперснику об эпизоде наезда на меня. Вот это опять и опять вызывает некоторые размышления.

Утром Федя устроил Сергею Осипову, своему коллеге-шоферу, целую истерику. В связи с последними событиями Сережа чаще возит меня, действительно, не хочу сказать, что Федя — соглядатай, но мне совсем не надо, чтобы часть моей личной информации поступала к О.В. Итак, истерика: «Как ты тихо сюда пришел, так и уйдешь иначе я тебя поставлю на счетчик (вторая часть фразы пришла через Лыгарева, чуткий Сережа ее мне не передал)». Здесь и ревность, и чувство подорванной монополии, и стремление, и гараж, и все институтские дела ни с кем не делить. Возникла еще одна мысль: а может быть те давние налетчики наведены другим адресатом, из другой мафии?