На шаг сзади

Манкелль Хеннинг

Альбинссон задумался.

– Иногда он пел, – сказал он после паузы.

– Пел?

– Да. Пел. Ну, не в полный голос, а напевал.

– И что он напевал? В каких случаях? Пожалуйста, постарайтесь припомнить. Например, хорошо ли он пел.

– По-моему, он пел псалмы. Разбирает почту и поет. Идет к машине – поет. Насчет того, хорошо или плохо, сказать трудно. Он всегда пел вполголоса.

– Очень странно, – сказал Валландер. – Псалмы?

– Какие-то религиозные песни.

– Он что, верующий?

– Откуда же мне это знать?

– Отвечайте,

пожалуйста, на мои вопросы, а не задавайте свои.

– В этой стране, по-моему, существует свобода вероисповедания. Он вполне мог быть, к примеру, буддистом, и никого это не касается.

– Буддисты не убивают молодоженов или веселящихся молодых ребят, – отрезал Валландер. – Что еще вы можете о нем сказать?

– Он очень часто мыл руки.

– Что еще?

– Должен сказать, что я один-единственный раз видел его с кислой миной. Я обратил на это внимание потому, что как раз тогда все веселились. Но потом он тоже присоединился к остальным.

Валландер уставился на Альбинссона:

– Расскажите об этом эпизоде поподробнее.

– Больше нечего рассказывать.

– Ему было неприятно, что людям весело?

– Ну, этого я не знаю. Но он мог, например, уйти, когда все начинали смеяться. Смех – признак веселья, не так ли?

Валландеру вспомнились слова Нюберга на пляже в Нюбрустранде, когда они приехали на место убийства молодой пары и фотографа, – убийца не переносит вида счастливых людей.

– Он никогда не проявлял признаков агрессии?

– Ни разу.

– А какие у него еще были особенности?

– У него не было особенностей. Он был, как бы сказать… неприметный…

Валландеру показалось, что Альбинссон хочет еще что-то сказать. Он терпеливо ждал.

– Я сейчас думаю, может быть, это и было его самой характерной чертой? – продолжил Альбинссон. – Что он любой ценой старался быть в тени… Никогда не стоял спиной к двери.

– Как это понимать?

– Старался, чтобы ему было видно всех, кто входит. И кто выходит.

Валландер понял, что имел в виду Альбинссон. Он посмотрел на часы – без девятнадцати четыре. Он набрал номер Анн-Бритт:

– Ты все еще с Сунделиусом?

– Да.

– Выйди в коридор.

Валландер поднялся.

– Я могу ехать домой? – спросил Альбинссон. – Жена наверняка с ума сходит.

– Позвоните ей. Можете разговаривать хоть час – государство оплатит. Но отпустить вас я пока не могу.

Он вышел в коридор и закрыл за собой дверь. Анн-Бритт уже дожидалась его.

– Что говорит Сунделиус?

– Отрицает, что когда-либо слышал имя Оке Ларстама. Повторяет, что они со Сведбергом никогда не занимались ничем другим, кроме как смотрели на звезды и посещали травника. Он очень зол. Думаю, я его раздражаю тем, что я женщина.

Валландер задумчиво кивнул:

– Мы можем его пока отпустить. Он наверняка не знает Ларстама. В этом деле сплошные тайны. У Сведберга были тайны от Сунделиуса.

– Какие тайны?

– Подумай сама.

– Ты хочешь сказать, что за этим стоит еще и любовный треугольник?

– Не за этим, а прямо посередине.

Она кивнула:

– Значит, я отправляю его домой. Когда надо сменить Ханссона?

Но Валландер уже принял решение.

– Пусть пока остаются на месте. А мы пойдем в квартиру Ларстама. Он вряд ли вернется этой ночью. Он прячется. Вопрос только – где? Если мы хотим ответить на этот вопрос, надо как следует осмотреть квартиру.

Он вернулся в комнату для совещаний. Альбинссон говорил по телефону с женой. Валландер знаком показал, чтобы он закруглялся.

– Вспомнили что-нибудь еще? – спросил он, когда тот повесил трубку. – Где, к примеру, может прятаться Оке Ларстам?

– Понятия не имею. Но это, кстати, тоже для него характерно.

– Что именно?

– Это человек, который умеет прятаться.

Валландер кивнул.

– Вас сейчас отвезут домой. Если вы понадобитесь, я позвоню.

Он проводил Альбинссона до дверей и проследил, чтобы его посадили в патрульную машину. Потом разыскал Нюберга и сообщил, что им надо вернуться в квартиру Ларстама.

– На этот раз дело пойдет быстрее, – сказал Нюберг. – Я уже натренировался.

В четверть пятого они вошли в квартиру Оке Ларстама. Валландер остановил группу перед дверью в комнату со звукоизоляцией.

– Нам надо ответить на два вопроса, – сказал он. – Первый – где он прячется и как его оттуда выкурить? Второй вопрос сам собой разумеется – надо понять, готовит ли он новые убийства. И то и другое жизненно важно. Было бы превосходно, если бы удалось найти его фотографию.

Он отвел Нюберга в сторону.

– Отпечатки пальцев, – сказал он. – Надо найти что-то, что железно связало бы Ларстама с преступлениями, иначе нам Турнберг житья не даст.

– Сделаю все, что могу.

Валландер зашел в изолированную комнату и сел на кровать. В дверях показался Ханссон. Валландер знаком попросил оставить его в покое. Ханссон вышел.

Зачем люди оборудуют комнаты со звукоизоляцией? – подумал он. Чтобы не слышать посторонних звуков. Или наоборот, чтобы никто не слышал, что происходит в этой комнате. В Истаде уличное движение не такое уж интенсивное. Он огляделся. Встал и сел – постель была очень жесткой. Он приподнял простыню – матраса не было. Ларстам спал прямо на дереве. Мазохист. Почему? Он опустился на колени и заглянул под кровать – пусто. Даже пыли нет. Он снова сел. Голые стены, ничего, кроме лампы. Он попытался представить себе Оке Ларстама здесь, в комнате. Тебе сорок четыре года. Родился в Эскильстуне. Выпускник Университета Чалмерса. Инженер, переквалифицировавшийся в почтальоны. И вдруг ни с того ни с сего ты начинаешь убивать людей. Восемь человек. Кроме полицейского и фотографа, все в праздничных костюмах. Но фотограф здесь ни при чем. Он тебе был не нужен, ты убил его просто потому, что он там оказался. А полицейского потому, что он тебя чуть не разоблачил. Но все остальные были разнаряжены и веселы. Почему ты их убил? И планировал все это, должно быть, здесь, в этой звукоизолированной клетке…