На широкий простор
Шрифт:
Деда Талаша действительно тут не было.
Дед Талаш помнит данное им слово. Сегодня вечером кончается срок — он должен быть возле Долгого Брода, как было условлено с Мартыном Рылем. Теперь дед Талаш — вольный казак. Он избавился от своей тяжелой заботы, и его отцовское горе обернулось в радость: он нашел своего сына и оставил его на попечении надежных людей.
С ведома Букрея дед Талаш собирается в поход к Долгому Броду. Спутники ему не потребуются, он хочет пойти туда один, чтоб не беспокоить людей. Но сопровождать его сами вызываются Куприянчик и Аскерич, верные бойцы деда. Объясняют они это тем, что небезопасно одному человеку пробираться в ночную пору. Кроме того, им хочется повидать Мартына Рыля и посмотреть его карабин,
Ночь уже опустила свое покрывало на леса и болота застывшего в немоте Полесья, когда дед Талаш и его спутники пришли к Долгому Броду. У деда Талаша мелькнула раньше мысль захватить с собой волчью шкуру: очень интересно было бы подать условный сигнал именно в волчьей шкуре. Дед Талаш любил эффектные сцены. Но на волчьей шкуре лежал Панас, и дед не хотел тревожить сына ради своей выдумки, тем более что Мартын Рыль мог и не прийти.
— Ну, стойте же, мои соколы, тут, а я пойду кликну моих волков, — сказал дед Талаш и исчез за ветвями.
Отошел он шагов пятьдесят, остановился, сдвинул на затылок шапку, поставил кулак на кулак, сделав из них трубку, кашлянул, пригнулся и завыл в кулаки… Завыл сначала тихо, низко, а потом вой его начал крепнуть и повышаться в тоне, а вместе с этим медленно разгибался и дед Талаш, поднимал кулаки и голову все выше и выше и наконец закончил всю эту музыку страшным, жутким воем.
Трудно было поверить, что это выл дед Талаш, а не волк.
— Ну и мастак! — поразился Куприянчик.
— Тьфу, просто дрожь берет! — откликнулся Аскерич.
После небольшого промежутка вой, еще более жуткий, повторился снова, а минуты через две дед завыл в третий раз, да так, что Куприянчик с Аскеричем даже ахнули.
Как только дед умолк, неподалеку загремел вдруг дружный, мощный залп, перепугавший своей неожиданностью и деда Талаша и его товарищей: Мартын Рыль тоже любил эффектные сцены. А через минуту из мрака выплыла его высокая фигура, а за ним целая вереница людей.
Партизаны-разведчики собрали много важных сведений о размещении частей белопольского войска, о его концентрации. Все эти донесения Букрей аккуратно записывал. Пользуясь ими, можно было легко установить, на какие населенные пункты направляет белопольский штаб главный удар своих частей.
Букреевская разведка выявила и настроения крестьян в оккупированных белополяками деревнях. Яркую картину хозяйничания легионеров нарисовал Мартын Рыль и его дружина — шесть человек, выступивших на защиту интересов бедноты. Мартын рассказал о налете легионеров из Вепры, о том, как на его глазах застрелили Кондрата Буса. Он уже отомстил за Кондрата: убил одного легионера и ранил другого. Мартын рассказал также о сожженных домах деревенской бедноты, об издевательствах белопольских капралов над стариками, над женщинами и над детьми, родители которых выступили против панов. Бедноте некуда деваться. Она вынуждена бежать в лес. Что остается ей делать? Покориться панам и снова влезть в ярмо? Нет, лучше с оружием в руках воевать за свое право быть свободным, биться за интересы трудового люда. Лучше погибнуть в борьбе за свободу, за право строить жизнь по-своему, чем признать панскую власть и панский произвол.
— Верно говоришь, голубе! Правду говоришь! — поддержал своего сотоварища дед Талаш. — Не будем покоряться панам. Не туда идут наши дороги, не в те леса глядят наши очи. Давайте, братцы, крепко держаться друг за друга. Пусть каждый из нас соберет вокруг себя дружину отважных людей. Будем бить насильников там, где они того не ожидают. Порохом, пулями будем угощать непрошеных гостей!
После деда Талаша выступил человек с топором за поясом, немолодой, сутуловатый, с давно небритым лицом. Темно-синие глаза его глубоко запали. По тонким сжатым губам пробегала порой горькая усмешка. Человек этот испытал в жизни много несправедливости и горя. Это Тимох Будик из деревни Карначи. Еще при царе его осудили на два года арестантских рот за поджог. Перед этим у него были с паном стычки из-за кабальных условий сервитута [17] . Тимоха присудили к штрафу. Он не нашел ничего лучшего, как в отместку поджечь панскую конюшню. Отбывая арестантские роты, он сожалел, что поджег только конюшню, а не весь панский дом. Теперь ему припомнили все его грехи и снова стали преследовать. Тимох и сейчас придерживается старых способов мести и борьбы, он живет мыслями, как пустить красного петуха по панским имениям. Встретившись в лесу с партизанами деда Талаша, он заявил о своем желании вступить в отряд.
17
Сервитут — право пользования чужой собственностью в определенных пределах.
— Говорили — большевики творят беззакония, забирают нажитое добро, — так начал Тимох Будик. — Мы знаем, как брали и как берут большевики. Они отбирали добро у панов и богатеев. Да разве паны и богатеи своими руками сколотили его? Мы добывали его своим горбом! И большевики отдавали это добро тому, кто век трудился, но ничего не имел. А теперь что делается? Вернулись паны со своей челядью, начали заводить свои порядки, еще похуже царских. Поставили войтов и старост. А там, где раньше был один урядник, теперь десять жандармов посадили. Навалилась на мужицкие плечи ненасытная саранча. Не дают нам дыхнуть, забирают последний скарб. Вы, товарищи, поглядите, что творится в деревнях! Налетают белопольские шайки с пулеметами, отнимают у крестьян последнее. Вот мы тут говорим, а в это время на всех дорогах снег под полозьями скрипит, стонет и плачет крестьянским плачем. Свое же добро сами крестьяне отвозят… подгоняют коней, а их самих подгоняет панский кнут. Разве можно дальше все это терпеть? Нет у них жалости к нашему брату. Так пускай же, братики, и у нас не будет жалости к ним. Бить, уничтожать, жечь их надо огнем!
Правдиво рисовал Будик бесчинства белополяков во время их налетов на деревни. Налеты предпринимались для выкачивания из крестьян разных поборов и налогов. Будик еще больше разжег дух мщения и борьбы против панов и панской власти. Вот почему и красноармейцы и партизаны с удовлетворением приняли приказ Букрея — готовиться к выступлению против легионеров, которые, по данным разведки, намеревались совершить очередной разбойничий налет на деревню Ганусы.
Букрей, начальники отделений, дед Талаш, Мартын Рыль, Куприянчик и Будик устроили совещание, чтобы подробно обсудить план операции. Надо считаться с тем, что они находятся на территории, занятой белополяками, и что людей в отряде немного. Поэтому решили не ввязываться в открытый бой, а устроить засаду на дороге, когда паны будут возвращаться с награбленным добром.
— Товарищи! Готовиться в поход! — передавали друг другу красноармейцы и партизаны.
Чуть свет выслали разведку в деревню Ганусы. От Глухого Острова до Ганусов было километров пять на восток — в сторону позиции Красной Армии.
Дед Талаш поручил Панаса Нупрею и Кондрату Круглому из Высокой Рудни. Панас чувствовал себя хорошо и говорил, что он уже может ходить и что ему очень хочется остаться в отряде.
— Отдохни, братишка. Пускай подживет нога, а повоевать ты еще успеешь, — сказал Букрей.
Нупрей и Круглый вместе с Панасом направились в Высокую Рудню. В Гундаровом логу они должны были дождаться букреевцев и деда Талаша. Дед Талаш считал делом своей чести не оставлять Букрея и партизан. Он твердо решил подчинить свои личные интересы интересам общим.
Поход на деревню Ганусы вызывал необходимость назначить начальника для партизан: их насчитывалось уже около двух десятков. Фактически дед Талаш считался их вожаком, но юридически это не было оформлено. В связи с этим встал и другой вопрос: как назвать начальника партизан?