На широкий простор
Шрифт:
Положение Советов было тяжелым.
Молодой Советской республике приходилось напрягать силы против наседавшей со всех сторон контрреволюции в условиях экономической разрухи, голода — тяжкого наследия, оставленного царизмом. Все это облегчало задачу польской военщины и окрыляло польскую буржуазию надеждой на победу в войне с Советами.
Вслед за польской армией в Полесье хлынули волной крупные и мелкие шляхтичи, изгнанные революцией из их гнезд, представители религиозного культа и целая свора других дармоедов и паразитов. И для всей этой оравы узаконенных мародеров надо было найти места и посты.
На этот раз устроить бал взялся уездный комиссарж, пан Крулевский. Балу придавалось специальное значение. Готовился он не только для того, чтоб дать польской шляхте возможность покутить и повеселиться вместе с офицерством: балу предназначалась и другая роль.
Поместье пана Длугошица — одно из богатейших в уезде, это гнездо старого шляхетского рода. На протяжении столетий оно переходило от отца к старшему сыну, переходило как освященное веками, нерушимое наследие. И только при последнем владельце, при пане Леоне Длугошице, пошатнулся порядок этого наследования под ударами революции. Пан Длугошиц вынужден был оставить свое имение и уехать далеко на запад. Теперь он вернулся в свое родовое гнездо, вернулся как человек, который тонул и которого спасли от смерти.
Достаточно было беглого взгляда на дворец, на дворовые строения, на все поместье в целом, чтобы сразу увидеть, что это — старосветская резиденция богатой родовитой фамилии. Могучие тополя и раскидистые липы пышным венком окружали панскую усадьбу. На холме, среди густого сада с широкими лужайками, разрезанными ровными аллеями, стоял каменный белый дворец, высоко подняв над зеленью деревьев свою четырехугольную башню, обрамленную скульптурными украшениями.
Горделиво возвышался дворец над кронами лип и тополей своей башней, массивными белыми стенами и красной черепичной крышей. Внутри дворца, в его многочисленных комнатах, просторных залах, где могли разместиться сотни людей, были собраны богатства, предметы роскоши. Казалось, что сквозь них просачивались человеческие слезы — слезы горя и страданий… Многое из этих богатств было растеряно за время революции, и пан Длугошиц, вернувшись после изгнания, поставил на ноги всех своих слуг, чтобы найти и вернуть в фамильный дворец свои сокровища. Из таких дворцов тянулись нити ненависти и злобы к восставшим «хлопам», в таких дворцах плелись интриги и заговоры против новых основ жизни, заложенных Октябрьской революцией. И теперь во дворце пана Длугошица готовился пышный бал в честь польско-панской государственности.
Засверкали яркими огнями окна дворца: они видны в лесах и болотах застывшего в настороженной тишине Полесья. Вечером, когда над лесами и болотами нависла густая тьма, начали съезжаться гости. Первыми явились менее значительные лица — владельцы мелких фольварков, арендаторы со своими женами и дочерьми. Ради такого торжественного случая шляхта нацепила на себя и на своих выездных лошадей все, что у нее было лучшего из одежды и дорогой сбруи. Слуги сбивались с ног, принимая гостей.
Пан Длугошиц, встречая каждого нового гостя, показывал себя радушным и гостеприимным хозяином: кланялся, приветливо пожимал руку, бросал ту или иную фразу, соответственно личности гостя.
Состав гостей был довольно пестрый и разнообразный. Тут были помещики разных категорий, арендаторы, мелкая шляхта, а также представители интеллигенции — доктора и адвокаты. Много было военных, начиная от офицерских чинов и кончая генералами. Был тут и полковник пан Дембицкий. Среди военной и гражданской публики мелькали также фигуры ксендзов в длинных сутанах. Считаясь с важностью политического момента, «святые отцы» разрешили себе некоторую вольность, явившись на бал. Отступали они от правил ксендзовского статута и в своем отношении к женщинам, показывая себя больше кавалерами, чем слугами господа бога. Правда, паненки и молодые дамы предпочитали ксендзам военных. Оно и не удивительно: мундиры военных и особенно ореол, окружавший их как героев, отстаивающих «польскую свободу и независимость», делали их неотразимыми в глазах молодых шляхтянок. Зато поблекшие, пожилые дамы кружились вокруг ксендзов, как мухи перед дождем кружатся возле горшков, из которых недавно вылили суп и которые еще не успели вымыть мочалкой.
Вскоре гости разбились на группы. В каждой группе были свои специфические интересы и темы разговоров, но все разговоры вертелись вокруг нового польского государства и его исторической миссии. Одна только молодежь — паненки, паничи и молодое блестящее офицерство — не принимала участия в этих разговорах, отдавшись целиком безудержным радостям молодости. Не умолкая гремел военный оркестр. Бурные польские танцы сменялись один другим. Паненки и молодые дамы старались перещеголять друг друга изысканностью движений, обаятельностью улыбок и нежностью взглядов. Кавалеры лезли из кожи вон, чтоб обратить на себя всеобщее внимание и затмить всех остальных. Каких только талантов здесь не проявляли! Каких только номеров не выкидывали! Как залихватски выбрасывали ноги, притопывали, подскакивали! Как ловко кружили своих дам и вдруг приседали перед ними на одно колено, чтоб так же внезапно вскочить и снова завертеться в танце.
Вокруг полковника Дембицкого собралась большая группа гостей. Тут и сам пан Длугошиц, человек средних лет, с повадками аристократа: он величествен и медлителен, держится с сознанием собственного достоинства. Ксендзы Ксаверий Потейковский и Ян Голандзевский тоже напускают на себя солидность: это хитрые политиканы, дипломаты и проныры. Они больше думают и заботятся о делах земных, чем об интересах божеских. Тут же сидят и уездный комиссарж пан Крулевский, адвокат пан Ладунский и несколько мелких помещиков, не успевших снова заполучить свои имения — имения эти еще не завоеваны.
Сначала разговор касался чисто военных тем. В центре внимания находился полковник пан Дембицкий. Его слушали с напряженным интересом. Полковник рассказывал о разных операциях в войне с большевиками, в которых ему, как руководителю и начальнику штаба дивизии, приходилось принимать непосредственное участие. Бывали в этих сражениях критические моменты, и только вмешательство пана Дембицкого, его на редкость смелые, можно сказать гениальные, маневры каждый раз вырывали победу из рук большевиков… Разглагольствуя, пан Дембицкий рисует на столе пальцами, показывает позиции красных, направление движения частей и то место, откуда он бросил в бой свои резервы и разбил большевиков.
— А как пан полковник смотрит на дальнейший ход военных действий? — важно спрашивает пан Длугошиц, опершись гладко выбритым подбородком на руку. На его лице, как и на лице других слушателей, блуждает довольная улыбка.
— Попэндим [19] , пся крев, аж до Смоленска, — не моргнув глазом, заверяет слушателей полковник и в доказательство этого прогноза начинает излагать различные соображения.
Прежде всего Польша — еще нетронутая молодость, в ней еще дремлют огромные возможности. А сегодня она — живой порыв, сплошной энтузиазм. Поляки — самый воинственный, самый способный к войне народ. Ян Собеский, Стефан Баторий, маршал Пилсудский — разве мало говорят эти имена? Сила Польши — в ее демократизме, какого не знает ни один народ.
19
Устремиться, помчаться (польск.).
При этих словах пан Дембицкий и его слушатели оглянулись на человека, казавшегося посторонним в их компании. Человек этот слушал разговоры панов, но было видно, что на все вещи у него свои взгляды, хотя он и не высказывал их. Своим обликом, манерой держаться и складом мыслей он резко выделялся из шляхетского общества. Среднего роста, широкий и коренастый, он был похож на выходца из крестьян. Небольшие серые глаза его задумчиво смотрели куда-то вглубь. Его мысли хотя и медленно, но упорно вели свою работу. Но не все, что шевелилось в его голове, излагал он перед своими слушателями. Человек этот вел какую-то тайную политику. На вид ему было лет тридцать. Звали его Галинич.