На широкий простор

Колас Якуб Михайлович

1908

ДАР НЕМАНА

1

Вся каша заварилась после того, как сюда приехал старый казенный землемер со своими инструментами. Было это весной, вскоре после пасхи.

Я хорошо помню, как этот пан землемер шел через все село. Ребятишки гурьбой бежали за ним следом, потому что такая важная фигура появилась здесь в первый раз. Это был старый пан, каких теперь редко где встретишь.

Длинные седые усы с низко опущенными концами придавали строгое выражение его полному лицу. Круглый живот так далеко выдавался вперед, что пан, наверно, не видел за ним своих коротеньких ножек. Всякому, кто смотрел на пана, казалось, что он не идет, а словно бы катится, как бочка на колесах. И то еще было интересно, что этого пана никто здесь не ждал и никто не заметил, как он приехал в село и остановился у лесника. Правда, и заметить трудно было, потому как лесная застава, где жил лесник, стояла несколько на отшибе, там, где улица села расходится на три дороги. Вот почему появление этого незнакомого пана в зеленой шляпе с пером удивило все село. Даже старая тетка Магда, которую, казалось, ничто на свете не могло заинтересовать, и та вышла на улицу, прислонилась к столбу у ворот и, заложив руки под фартук, долго разглядывала пана. Молодицы с ведрами на коромыслах, проходя мимо пана землемера, тоже старались получше разглядеть его. Если бы пан оглянулся, он увидел бы крестьян, которые стояли кучками то здесь, то там и о чем-то говорили, указывая на его особу.

— Кто это? Землемер, что ли? — спрашивал Казимир Жибуль, подходя к группе пожилых мужчин.

— Землемер, — отвечали те.

— А что ему тут делать?

Но на этот вопрос никто не мог толком ответить.

— Видать, будет мерить тут где-нибудь поблизости, — сказал Матвей Дворный.

— Почему поблизости? — спросил один из крестьян.

— Кабы далеко, так он бы на подводе ехал, а не пешком шел.

— И то правда, — согласились крестьяне.

Тем временем пан землемер, миновав монопольку [4] , свернул на улицу, что вела к Неману.

4

Монополька — винная лавка.

Двое рабочих, тащивших инструменты землемера, и лесник, следовавший за ним на расстоянии шага, исчезли за поворотом. Туда же потянулась и вереница сельской детворы, а следом за ними двинулись и крестьяне.

Так жирный паук тянет за собой всю паутину, когда он, нацелившись на свою запутавшуюся жертву, не спеша забирает ее в свои цепкие лапы.

Тревога крестьян, смешанная с любопытством, росла по мере того, как землемер подходил к Неману. Всем хотелось, чтоб землемер сел в лодку и переехал на ту сторону, но никто в это не верил; каждый знал, что пан непременно свернет налево, туда, где в последние годы Неман, как бы сжалившись над крестьянами и их безземельем, повернул от села и отрезал им большую луку. Правда, здесь был сыпучий песок, но теперь песок стал быстро покрываться корочкой, как молодое тесто в печи, и зеленеть сочной травой.

2

Большой своевольник этот Неман. Каждый год что-нибудь да сотворит: то выкатит на чью-нибудь полосу старый, веками мокнущий в воде ствол дерева, то отхватит целую луку у одних и притачает ее другим, то подрежет грунт, на котором долгие века стоял богатырь дуб в самой доброй дружбе с соседом Неманом. Не знает удержу он, не ведает, куда девать свои могучие силы. Но никто не жаловался на его своеволие, а в нашем селе его очень любили, потому что он для села был словно родной отец: и кормил, и поил, и на своих плечах каждого вынашивал, и каждого за лето раза три в Ковно и Гродно возил, да еще и денег давал на дорогу. Правда, плыть по Неману на плотах не очень легкое дело, но что легко дается на свете простому человеку?

Неман был нервом села. Он наполнял его жизнью и заставлял чутко прислушиваться к тому, что делалось вокруг. Все важнейшие события были так или иначе связаны с Неманом. Здесь, на берегу реки, которая так близко подходила к селу, собирались крестьяне и обсуждали свои дела. Каждое движение Немана, каждый спад и каждая прибыль воды в нем не проходили незамеченными, а в последние годы Неман придумал новую затею:

в том месте, где берег его касался края села, он начал поворачивать, прокладывать новую дорогу и отрезал селу широкую луку. Описав возле села дугу, он снова вплотную подходил уже к другому его краю и дальше бежал старой дорогой.

— Вот бы кого послать в думу депутатом! — шутили крестьяне, радуясь тому, что Неман прирезает им широкую полосу земли. — Этот депутат всегда стоит за нас!

Новая лука быстро покрывалась зеленой травой, и кони с большой охотой щипали ее, а крестьяне радовались, что теперь был хоть небольшой выпас для скотины. И неудивительно, что сейчас с такой тревогой следили они, куда повернет пан землемер. Подойдя к самому Неману, этот важный пан повернул налево, как раз к луке. Пройдя еще немного, он остановился. Рабочие осторожно и неторопливо положили на песок инструменты, а пан землемер достал лист бумаги, нацепил очки и стал вглядываться в него. Взглянет на бумагу, потом на луку, снова уткнется носом в бумагу и снова посмотрит перед собой. Для всех теперь было ясно, что на их луку казна хочет наложить свою лапу. Крестьяне слились в большую толпу и медленно двинулись к землемеру. Масса людей шла спокойно, как отдаленная туча, но в этом спокойствии таились молнии и громы сдерживаемого гнева. Крестьяне остановились и окружили землемера плотной стеной живых тел.

— Что это за игрушки привез сюда пан? — спросил землемера Андрей Зазуляк, кивнув головой на землемеровы инструменты.

— А такие игрушки, которыми ты не умеешь играть, — спокойно ответил землемер.

«Гляди, как режет!» — думали крестьяне и ждали, что скажет на это Андрей.

— А ты, пан, умеешь? — снова спросил Андрей.

— Я умею, всю жизнь с ними играю.

— Хорошая, видно, игра, если пан нагулял такой живот.

Землемер взглянул на Андрея, и усы его зашевелились. Видимо, он хотел что-то ответить, но не нашел что и еще раз из-под седых нависших бровей бросил на Андрея сердитый взгляд.

— Отойдите, мужики, вы мешаете мне, — приказал он.

— Что это пан думает делать? — спросил кто-то из толпы.

— Буду проводить границу и ставить копцы [5] , чтоб вы знали, где казенное, а где ваше.

— Что?! И казна хочет сюда затесаться?

— Что ж она молчала до сих пор? Когда же это здесь земля была казенной? — посыпались вопросы.

Известный в деревне шутник старый Ахрим, повернувшись к толпе, сказал:

— Пускай бы лучше пан землемер пришел в мою хату с этим дедом, — тут Ахрим указал на принесенный рабочими треножник, — и провел бы границу на печи, а то мы никак не можем разделиться с моей Аршулей и все ругаемся. Я займу печь от стены и скажу ей, что эта половина принадлежит казне, а она пусть себе на середине печи жарится.

5

Копцы — межевые знаки: столбы, вкопанные в землю.

— Ай да старик! Если скажет что, прямо в точку попадет!

— А что, разве не правда? — продолжал дед. — Казна хочет залезть к нам на печь… Тьфу! — плюнул Ахрим. — Стыда у них нет! — И глаза старика сердито сверкнули.

— Ты себе плюй или не плюй — мне все равно: не моя это вотчина и не себе меряю. Послали меня сюда, и я должен подчиняться, а вы поступайте, как знаете. Мне от этого никакой пользы нет. Прогоните, не дадите мне дело сделать — вас тут много, а я один, — драться с вами не стану.

— Мы против пана ничего не имеем, — послышались голоса из толпы.

Мужики отошли.

— Ставь себе, пак, столбы, проводи границу. Пусть тут хоть тысяча столбов стоит, а этот берег как был наш вечно, так нашим и останется.

Теперь толпа разбилась на отдельные группы. Каждая группа имела своего оратора. Одни говорили одно, другие — другое. Мнения разделились. Меньшая часть крестьян, молодые мужчины, стояли за то, чтоб не позволить землемеру поставить межевые знаки. Другие, солидные люди, утверждали, что так делать нельзя: вмешается полиция и им же самим хуже будет. Против этого довода никто не мог возразить: все хорошо помнили, как года три назад произошел спор с соседним помещиком и как в этот спор вмешалась полиция. Еще и не все крестьяне, которых тогда арестовали за сопротивление начальству, вернулись из острога.